УРУГВАЙ, ПАРАГВАЙ – КОГО ХОЧЕШЬ ВЫБИРАЙ!

«Мода» на Южную Америку пришла к нам с литературой Маркеса, Борхеса, Амаду и Карпентьера, а в более широком смысле – с бесконечными телесериалами, показавшими русской публике, что «там тоже есть жизнь». До этого «настоящая» жизнь представлялась только в Рио-де-Жанейро, до которого апологет прогулок в белых штанах так и не добрался, да еще в Буэнос-Айресе, жители которого поголовно с утра до ночи танцевали танго. Еще была загадочная Амазонка, в которой стаи хищных пираний до костей обгладывали неосторожных купальщиков. А еще в тех краях было много диких обезьян и Донов Педро. Пожалуй, всё.

Сейчас она стала роднее. И своим разгульным характером южноамериканцы нам ближе, и такие же сентиментальные, да и в экономике дела у нас обстоят примерно одинаково. Есть ещё один немаловажный аспект: Северная Америка, в лице США, Канады, а теперь уже и Мексики, не очень-то жалует нашего брата. Для них турист из России представляет потенциальную головную боль: а вдруг останется? На Дальнем Востоке – атипичная пневмония, «маски-шоу», на Ближнем – злобные тётки в чёрных платках, грозящие джихадом, развороченные взрывами автобусы... А здесь – мулатки, танцующие самбу. Совсем другое впечатление!

Есть, конечно, страны или отдельные мегаполисы с подмоченной репутацией. Подмоченной кровью... Например, Колумбия или Сан-Пауло в Бразилии, которые по количеству убийств – абсолютные рекордсмены в мире. Но, по правде сказать, туристы попадают «под раздачу» редко. Мафии это невыгодно. Наиболее спокойные и безопасные страны: Чили, Уругвай и Аргентина, т.е., «Юг Южной Америки».

Я провел подсчет. Допустим, планируем вдвоём ехать в Европу на месяц. Бюджет – 4000 долларов. На авиабилеты потратишь 600-700 долларов, остаток – проживание (в мотелях и самых дешевых гостиницах), еда (не в ресторанах), передвижение общественным транспортом. Южная Америка на тот же срок: авиабилеты – 2000-2500, но остатка хватает на всё остальное без ограничений. Море, дивная природа, экзотические фрукты и т.д. и т.п. Короче, все тридцать три удовольствия. А для не очень семейных искателей романтических приключений здесь, по общему, но авторитетному мнению – просто раздолье.

После патетической оды Южной Америке перейду к конкретике, а именно – нашему путешествию по двум странам – Уругваю и Парагваю. Был ещё заезд в Бразилию почти на сутки, но он был произведен нелегально, без предъявления паспортов на границе, но так как никто их не требовал показать, то этот краткосрочный визит можно считать вполне легальным. Хотя виз в паспортах всё равно не было. Но обо всём по порядку.

Откровенно говоря, к тому моменту, на который была намечена поездка, я уже почти отчаялся собрать подходящую команду для путешествия в эти страны. Даже несмотря на то, что условия участия предполагали только оплату авиаперелёта, виз и более чем скромной суммы в двести пятьдесят долларов за проживание в Парагвае, претенденты отскакивали как мячики. Даже имевшие бронь билетов на руках «Натуралисты» (компаньоны по вошедшей в историю фэм-трипов экспедиции в Папуа Новую Гвинею в ноябре 2002 г.), в последний момент решили, что для их программы там снимать практически нечего, а потому и лететь нечего. Действительно: на две страны -один зоопарк, а за птичками на природе ещё побегать нужно с полпудовой камерой! Михаил Кожухов («В поисках приключений»), бывавший до этого и в Уругвае, и в Парагвае, не без основания решил, что эти страны очень скучные, хотя ехать было надо. Но сама детальная подготовка его программы требует таких усилий, что уругвайцы с парагвайцами скорее послали бы его искать приключения куда подальше, чем возились бы с этим проектом... Ясно стало, что места пропадают. Но вот, словно луч солнца упал на мою начинающую седеть от отчаяния голову! Раздается звонок: на НТВ готовится к эфиру новая программа о путешествиях. Могу ли завтра утром приехать в Останкино? Что за вопрос! Конечно могу.

А через две недели – вылет в Южную Америку. Слава Богу, практически всё подготовлено. Только надо визы оформить.

Виза в Уругвай открывается в консульстве в Москве в течение 4-5 дней. Для этого надо сдать загранпаспорт, ксерокопию внутреннего паспорта (первый разворот + страница с пропиской), 2 фотографии. Приглашение из Уругвая формально не нужно, но консульство проверяет данные о том, кто приглашает в страну, указываемые в анкете.

С визой Парагвая всё обстоит несколько сложнее. Посольство Парагвая в Москве закрыто в 2000 году «по экономическим соображениям». Есть некий «представитель Парагвая по вопросам туризма», но он никак себя не проявляет и признаков активной общественной жизни не подаёт. Парагвай по сию пору числится в списках стран «безвизового въезда для граждан РФ», но эта информация безнадёжно устарела.

Из самого Парагвая я получил письмо от директриссы одной из турфирм, немки (а парагвайский турбизнес, наряду с основными отраслями, практически полностью находится под контролем немецких колонистов), которая убеждала меня в том, что уже давно работает с тремя московкими турфирмами, а Парагвай тем паче россиянину люб, что виза ему не нужна. Сверился с мидовским списком в Интернете – точно, не нужна. Но на всякий случай позвонил разработчикам сайта, спросил, когда он в последний раз обновлялся. Год назад... Решил обзвонить московских туроператоров по Южной Америке, прикинувшись лохом, которому завтра надо в Асунсьон.

В Парагвай отправляете?

Отправляем.

А мне срочно...Там виза нужна? Я слышал, что нет.

Наверное, нужна. Точно не знаем, но можем узнать.

Так узнать я и сам могу...

В других местах, более компетентных, мне всё-таки признались, что опыт оформления виз у них был, но немногочисленные туристы оформлялись в Рио или Буэнос-Айресе. Занимало оформление, вроде, один день.

Формально для оформления визы надо предоставить: 2 цветных фотографии, загранпаспорт, авиабилеты, кредитную карточку (или иное подтверждение «состоятельности»), и странный документ, называемый “police record”. Насколько я понимаю, речь идет о справке из милиции, что ты «не привлекался и не состоял», при этом её надо «легализовать» в МИДе. Короче, бред полный. Я поступил так: отсканировал паспорта и с бронью билетов отослал в Асунсьон старику-немцу, который согласился нам показать нам Парагвай по божеской цене, тот переслал это всё в консульство Парагвая в Монтевидео (Уругвай), договорившись с консулом, что трое русских придут к ним утром 17 июня. Так и произошло. У нас, правда, робко кредитки спросили, но за наличием отсутсвия у нас таковых, вопрос о кредитках замяли. Через день виза была готова. Стоит она 45 USD с носа, т.е. на 3 доллара дороже, чем уругвайская.

Добирались мы до Америки «на перекладных»: на “Air France” до Сан-Пауло, потом на «Плуне» (уругвайская авиакомпания) до Монтевидео, оттуда через Буэнос-Айрес в Асунсьон на “TAM”; возвращались им же в Буэнос-Айрес и «Алиталией» через Рим – в Москву. Этот маршрут я не предлагаю, поскольку он неоправданно дорогой, но если пользоваться бразильским «Варигом», то до Монтевидео можно долететь за 1300-1350 USD. При бронировании кругового маршрута вместе с Асунсьоном выходило 1480 USD. Можно просто долететь до Буэнос-Айреса и потом воспользоваться паромом «Букебус» в Монтевидео или Колонию-дель-Сакраменто. Два с половиной часа плавания через Ла Плату (до Колонии – 45 минут). 110 USD в оба конца, трижды в день. Автомобильное сообщение с Аргентиной осуществляется по мосту через реку Уругвай в Фрай-Ментос и Пайсанду, но тогда до Монтевидео придется ехать весь день – Уругвай маленький только по американским стандартам. Из Бразилии через Риверу можно въехать в Уругвай с севера, тогда по пути в Монтевидео можно заодно посетить дом Карлоса Гарделя (самый знаменитый «певец танго» всех времен родом из Уругвая) в Такуарембо. По железной же дороге ни в Уругвай, ни в Парагвай въехать уже не удастся – вокзалы в Монтевидео и Асунсьоне закрыты, поезда не ходят. Кончилась здесь эпоха паровозов, а до тепловозов дело не дошло...

В любую страну нужно ехать без предубеждений. К чужим мнениям прислушиваться, но надеяться на свои личные впечатления. Отбросить стереотипы, иначе постоянно будешь пытаться сравнивать одну страну с другой, что, в общем-то, бесполезное занятие. Лично я предпочитаю вообще всё постигать эмпирическим путём; перед поездкой о стране читаю, конечно, но мало. Во-первых, и без того сама «техническая» подготовка к поездке отнимает много времени и сил, а во-вторых, сюрпризы всегда приятны.

Сравнивать Уругвай и его столицу с чем либо я прекратил на второй день. Америка вообще ни с чем не сравнима. Потому что она – сама эклектика. Уругвай называют «Южноамериканской Швейцарией, но это касается не столько природы и уровня жизни (не такого уж высокого, особенно после недавнего экономического кризиса), но общей атмосферы тихого, сытого благополучия, которую ни один кризис разрушить не может. По «экологической чистоте» Уругвай стоит на 6-м месте в мире (сразу после Швейцарии), хотя природой напоминает скорее Юг России или Украину. Коровы только дороднее... По «этнической чистоте» Уругвай, наверное, находится на первом месте в Южной Америке. Индейцев-чарруа вытеснили или уничтожили, а негров из Африки почти не завозили, т.к плантаций здесь никогда не было. Уругвай заселили галисийцы с северо-запада Испании, благодаря чему в разговорной речи проскальзывают «диалектные особенности». Например, там, где положено произносить «Й», произносится «Ж», например, не «уругвайо», а «уругважо» и т.п., т.е. на португальский манер. Да и бразильское влияние всегда было сильно.

Еще при заходе на посадку стало ясно, что Монтевидео город большой. Еще бы – половина Уругвая в нём живёт. Пока ехали из аэропорта Карраско в гостиницу, еще раз убедились в его внушительных размерах. Что же напоминает Монтевидео?

Скажаем так: это чуть-чуть Лиссабон, чуть-чуть Париж, чуть-чуть Неаполь, немножко Мадрид. Причем, все эти города в Монтевидео чередуются через дом... Это маленький Буэнос-Айрес, только небоскрёбы поменьше. Монтевидео – город эпохи модерна. Даже небоскрёбы в припортовой части (Ciudad Vieja) построены в 20-30 годы. Это город танго и первых сошедших с конвейра «Фордов». Не сочтите меня излишне сентиментальным, но это город в стиле “Nostalgie”, в котором дома как бы делятся друг с другом воспоминаниями о давно ушедшем «Золотом веке».

В Монтевидео нет широких авенид с бесконечными круглосуточными потоками машин. Нет бурной ночной жизни, однако свой масленичный карнавал у них тоже есть, хоть и не такого масштаба, как в Бразилии. Жители ложатся спать рано, в девять часов улицы пустеют, магазины закрываются. Из достопримечательностей здесь первая по хронологии – крепость (Fortaleza Gral. Artigas) на горе Монтевидео, давшей название городу, который виднеется через залив примерно в полутора милях от ее стен. В ней небольшой военный музей. От городских стен остались ворота XVIII века, выводящие на Площадь Независимости с неизменной конной статуей генерала Артигаса в центре. Этот бравый генерал стал для Уругвая его Боливаром. С 1811 по 1814 гг. он возглавлял борьбу за независимость страны от Испании. Еще очень хорош Palacio Salvo, наверное, самое красивое здание Монтевидео. Около порта находится здание вокзала, который после своей постройки вокзалом так и не стал, но был приспособлен для других насущных нужд общества, а именно – для массового приема пищи... В Mercado del Puerto устроено что-то вроде «мясной феерии»: закусочные, наперебой предлагающие отведать мясо гриль («чурраско»). Мы были там дважды, так уж нам это место понравилось. Накушаться до отвала здесь можно долларов за 5, и хоть это считается дорогим «туристическим» местом (в обычном баре обед обойдется в два раза дешевле), но за такую трапезу этих денег не жалко. В Швейцарии за эти деньги можно только кружку пива выпить. Ближе к вечеру у Mercado расставляют свои лотки антиквары и мольберты художники.

Ещё в Монтевидео есть стадион Estadio Centenario, на поле которого проводился первый чемпионат мира по футболу в 1930-м. Уругвайцы тогда аргентинцев обыграли. Из классических культурных учреждений в городе имеется несколько художественных музеев (из известных живописцев присутствует Франсиско Гойя), в том числе музей Торреса Гарсии – уругвайского абстракциониста, чьи художества украшают купюры уругвайских песо (курс 1USD = 26 peso ). Иные музейные экспонаты резво бегают по улицам – такого количества старых автомобилей 20-30-х годов, причем на ходу, мы не видели нигде. Район Карраско – тоже своеобразный музей под открытым небом. В 1920-е годы иммигранты из Германии настроили здесь особняков, так что теперь и не разберешь, где находишься – в Южной Америке или Баварии. Надо сказать, что немцы знали, где селиться: прямо здесь начинается полоса широких бело- или золотопесчаных пляжей, тянущихся на восток до Мальдонадо и Пунта-дель-Эсте. Это так называемый «Золотой Берег», сделавший Уругвай одним из лучших южноамериканских курортов. Летом (у нас в это время зима) сюда съезжается пол-Аргентины: Уругвай севернее, а значит здесь теплее, от Буэнос-Айреса рукой подать.

Конечно, глупо ездить на морские курорты зимой, но общее впечатление получить можно, хоть народ и ходит в вязяных шапках и зимних куртках. Когда поселились в Пунта-дель-Эсте, в гостинице по телевизору смотрел конкурс уругвайских фотомоделей, проводившийся на курорте прошлым летом. Впечатлило. И фотомодели, и Пунта-дель-Эсте. Оживленно, многолюдно так, что яблоку негде упасть. От Уругвая лично я этого не ожидал. Думал, тут только коровы и пастухи...

Пунта-дель-Эсте на востоке замыкает ряд уругвайских курортов (Атлантида, Пириаполис и др), который можно проскочить на машине за пару часов. Дальше лежит Кабо Полония, но это больше для любителей эко-туризма: морские птицы львы, киты. Наталья Орейро любит сюда приезжать. Понежиться, так сказать, на лежбище. Дальше на север, к бразильской границе – национальные парки Санта Тереза и Сан Мигель (олени, копибары, фламинго, страусы ньянду), одноименные португальские крепости, долгое время сторожившие эти ничейные земли.

ИСТОРИЯ УРУГВАЯ недолгая, но бурная. Открыл эти земли в 1516 испанец Хуан Диас де Солис, убитый местными индейцами чарруа. До 1776 года данная территория, «Восточный пояс», принадлежала вице-королевству Перу, а после – вице-королевству Ла-Плата со столицей в Буэнос-Айресе. Полтора столетия обширный край к востоку от реки Уругвай особо никому не был нужен, и только на побережье назойливые португальцы то и дело воздвигали фортеции в пику испанцам, владевшим устьем Ла Платы. В противовес португальской Колонии-дель-Сакраменто, находившейся под носом у Буэнос-Айреса, испанцы строят крепость Монтевидео в 1728-1730 годах. Внутренние районы принадлежат новым поселенцам, которые, вытеснив индейцев, занимаются скотоводством, благо, что сочные пойменные луга позволяют это делать без особых усилий. В 1806 году англичане захватывают Буэнос-Айрес и Монтевидео, и жители обоих городов короткое время наслаждаются свободной торговлей с Европой (до этого торговать можно было только с Испанией). Англичан прогнали, но послевкусие осталось. Решили послать куда подальше и дряхлеющую Испанию, и пока старушка отбивалась от Наполеона, Южная Америка провозгласила независимость. Правда, за неё пришлось еще повоевать. Генерал Артигас вынужден был в 1820 году эмигрировать в Парагвай, а страна еще целых восемь лет переходила то к португальцам, то к аргентинцам, то к бразильцам. Наконец, в 1828 году аргентинцы с бразильцами договорились предоставить Уругвай самому себе, и Восточная Республика Уругвай обрела независимость подлинную и легитимную. Западную Республику на карте не ищите: её никогда не было. С 1843 по 1851 год Уругвай снова воевал с Аргентиной (Великая Война), потом ввязался в постыдную войну с Парагваем 1865-1870 гг. уже как союзник Аргентины и Бразилии. Потом последовал период гражданских войн, ну а затем, наконец, в самом конце XIX века, на земле Уругвая установилось затишье. Росли «эстансии» (иными, более знакомыми словами – крупные латифундии; тоже не по-русски, но зато понятно), богатели помещики и капиталисты. Президент Хосе Батлье (был на посту в 1903-1907 и 1911-1915), был таким либералом, что оппозиционные ему те самые помещики и капиталисты («Белая партия») объявили его сумасшедшим: он и восьмичасовой рабочий день установил, и оплачиваемый отпуск, и телеграф национализировал вкупе с дюжиной других важнейших отраслей экономики. В феврале 1945 Уругвай очень своевременно объявил войну Германии и Японии. Правда, после войны многие нацистские функционеры нашли здесь пристанище, но в Уругвае об этом говорить не очень любят. В 1973 году к власти пришла военная хунта, коммунистов посажали и повыгоняли, с Советским Союзом были прерваны дипотношения, но потом всё само собой рассосалось и теперь мы снова друзья.

Настолько друзья, что начали обмениваться памятниками, правда, пока в одностороннем порядке, т.е. сначала мы им, а потом, при случае, они – нам. Зураб Церетели подарил Монтевидео 2 бронзовых бюста – Льва Толстого, в честь которого пришлось срочно назвать маленькую площадь у россиского посольства, и Юрия Гагарина, которого разместили почему-то на далёкой окраине. Постаменты у обоих памятников скромные до неприличия, да и масштабы бюстов нецеретелевские. Оно и понятно: решили сэкономить на транспортировке, а потому и размеры памятников получились дачно-садовые.

В аэропорту Монтевидео нас встречал яркий представитель русской диаспоры – сбежавший с российского теплохода в 1992 году и «натурализовавшийся» в Уругвае бывший моряк Николай Голубей. Его ангажировало уругвайское Министерство Туризма в помощь г-же Ами Укар (тётушка из Министерства, что нас возила по стране), в качестве переводчика. Так, на всякий случай. Он нас сразу ошарашил рассказом о том, как еще пару лет назад сюда летели чартеры из Москвы с шопниками, закупавшими здесь дешевую кожу и шубы. Признаться, никогда и ничего о чартерах из Москвы в Монтевидео я не слышал. Может, просто путаница в терминологии? Не чартер, а «блок мест» на регулярном рейсе? Всё равно странно. Одно дело – окупить авиабилет в Турцию или Грецию за 180 долларов, другое – билет за 1000...Ну да ладно! «Вот бар мой. Закрытый», - показывает Николай куда-то в темноту улиц. И вздыхает. В Уругвае после кризиса пиво в барах запрещено продавать дороже 9 песо за бутылку (10 рублей). При общей дешевизне еды в Уругвае народ оставляет в барах и ресторациях доллара по 3 за посещение, с едой и напитками. Особо не разбогатеешь.

Недалеко от Пунта-дель-Эсте, на высоком утесе над морем (пердон! Ла Платой), стоит необычный дом интересного художника - Casapueblo. Еще издалека замечаешь, что его архитектура какая-то странная, фантастическая, «неместная». Живет здесь Карлос Паэс Виларо. В 1950-1960-е годы объездил почти всю Центральную и Западную Африку, влюбился в неё, возвеличил африканское народное творчество, возведя его в ранг вершины мирового искусства. Признаться, в такой идеализации африканской цивилизации присутствует некоторый «перебор»; мы неизбежно слишком разные, и несмотря на присутсвие в наших городах маленьких кучек растаманов, всё равно смотрятся они нелепо (ну хочешь марихуаны покурить – это понятно, но зачем из себя, с рязанской-то физиономией, негра строить?). Творчество Виларо – симбиоз африканского и наивного креольского искусства, такой «этно-наивизм». Самое смешное то, что я решил, что он уже умер, т.к. фильм показали о нём как бы в прошедшем времени. Пока ходил по залам его музея, заметил, что некоторые картины написаны в 2002 году. Так чего ж я его похоронил-то? А если жив, то он где-то здесь, т.к. одна часть дома – музей, другая – мастерская и личные покои, а третья отдана под гостиницу. Весь дом построен в стиле глинобитных дворцов и мечетей Мали и Камеруна, правда, побелён по-андалузски. Хозяин оказался дома, у себя в мастерской, и нас к нему препроводили. Он любезно нам попозировал, показал работы, дал интервью для программы. Интересно же – живой уругвайский классик, да еще и путешественник, наверняка самый известный в Уругвае. Потом пригласил к себе в дом, заставленный, заваленный, увешанный предметами искусства – «трофеями», привезенными из Африки, Океании, Азии. Жена художника, Анетта, вышла полюбопытсвовать, чем это гости тут занимаются. У дедушки «губа не дура»: как и прежние жены, Анетта – настоящая красавица, изящная синеокая блондинка, лет тридцати-тридцати пяти. Короче, удивительный дом, и удивительны обитатели его!...

Добрую половину этого, в общем-то, немаленького дома, занимает стильная (в духе «этно-наивизма» гостиница), которую арендуют аргентинцы. Здесь есть и апартаменты, и стандартные гостиничные номера. Не в летнее время здесь снять номер долларов за 50, но в декабре-январе цены взлетают вдвое, что вполне объяснимо – разгар купального сезона.

Мы были в гостях еще в двух местах – клубе конного поло Медельин и эстансии Ла Пас. Медельин находится недалеко от Пунта-дель-Эсте. Сначала нас пригласили на обед, на который съехались помещики со всей округи и даже какой-то тележурналист в отставке. Потом изрядно повеселевшие хозяева и их гости вызвались продемонстрировать своё мастерство игры в поло, и нас заодно научить. Первый раз мы с Дмитрием Воздвиженским ездили на лошадях в Драконовых горах в ЮАР, а второй – здесь... Но уже лучше получается. Алексей Передельский, главный оператор НТВ, в поло участия не принимал; он всё это действо терпеливо снимал. Потом снимал прогоны коров и лошадей в эстансии Ла Пас, что на Западе Восточной Республики Уругвай. Всё-таки, животноводство денег Уругваю приносит больше, чем туризм...Хотя сейчас многие эстансии открывают «гостевые дома» для любителей побыть на природе, вдохнуть забытые запахи сельского хозяйства, помечтать, глядя, как гаучо гонят белое тучное стадо коров на ранней зорьке. При этом многие эстансии, имеющие порою полуторавековую историю, сохраняют облик старинного поместья, так что ностальгистам опять же путь сюда...

Ностальгия заставила уругвайцев превратить в город-музей Колонию-дель-Сакраменто, основанную португальцами в 1680 году и переходившую неоднократно из рук в руки. Потому здесь стоят бок о бок португальские и испанские дома. Старинные улочки, мощенные булыжником, сохранили почти нетронутым свой облик со времен ожесточенного противостояния испанцев и португальцев. Уругвайцы Колонией очень гордятся; это единственный колониальный город, признанный памятником мирового значения, хотя, по правде сказать, особого впечатления он не производит. Можно подняться на маяк и осмотреть город сверху, но лучше этого не делать, так как вид на крыши открывается безобразный. Городок небольшой, обойти его можно за час. Есть маленькие музейчики – португальский и испанский, несколько ресторанчиков, у Собора – кафе, в котором столики накрывают в салонах старых автомобилей. Есть сувенирные магазины, но сами по себе уругвайские сувениры какие-то невыразительные... Ну, матешницы продаются разных видов с прорезанными надписями “Uruguay”, трубки к ним, чтобы мате посасывать (некоторые им завтракают, ибо в этом подобии чая содержатся все необходимые человеческому организму микроэлементы). Ну, кожаные изделия разные. Короче, решили массовые закупки сувениров отложить до Парагвая, где сувениров больше и где они дешевле раза в полтора (забегая вперед, скажу, что Парагвай себя в этом отношении оправдал на 100%).

Наш маршрут по Уругваю был достаточно простым: Монтевидео, Пунта-дель-Эсте, обратно через Монтевидео в Колонию, далее в эстансию Ла Пас на границе департаментов Рио-Негро и Пайсанду, оттуда поездка в Сан-Хавьер и возвращение в Монтевидео. От Монтевидео до Колонии почти три часа езды, от Колонии до Хавьера – ещё три. Глубинные районы Уругвая не столь интересны, как прибрежные. Городки маленькие, бедненькие, тронутые крылом пронесшегося дефолта, да и до него они, по всей видимости, не процветали. Так что, чтобы не испортить впечатление от Уругвая, советую далеко от побережья не отъезжать. Мы держали свой путь к реке Уругвай, чтобы познакомиться с русскими поселенцами, которые уже три поколения живут на её берегах.

Они прибыли сюда ровно 90 лет назад, тоже зимой, на речном пароходе из Буэнос-Айреса. Несколько десятков человек со всем своим движимым имуществом, маленькими детьми (из которых более двадцати умерло в первую же зиму от холода) с Юга России и Малороссии. По сути, они – протестанты «по-русски», отрицающие священничество, обряды, иконы, святых и т.д. Назвали они свою общину «Новым Израилем». В 1913 году глава протестантов Василий Лубков вывез часть общины в Уругвай, поскольку уругвайское правительство благоприятсвовало новым иммигрантам, если они готовы были заниматься сельским хозяйством на пустующих землях. Им выделили территорию у речки Сан-Хавьер (San Javier), и общинники основали поселение, переросшее в небольшой городок. Сейчас здесь по-русски говорят немногие, но многие носят русские имена и фамилии, хоть и говорят только по-испански. Себя считают уругвайцами, благодарны Лубкову, за то, что он их вывез из России. На улице нам попался колоритный персонаж: потомок первопоселенцев затрапезного вида, почти без зубов, ярко выраженно «под мухой». Из русских выражений вспомнил только «Эй, тётка, иди сюда!». Многие русские слова переделались на испанский лад. Дом, где проводятся религиозные собрания и где к нашему приезду пожилые общинники из тех не многих, кто говорит по-русски, устроили нам небольшую экспозицию старых фотографий, называется “Сабранья», а хмельная бражка – «ла бражка», т.е. употребляется с артиклем. Всё это слышать было забавно и довольно умилительно, как и лицезреть новые партии старушек, прибывающие в «Сабранью», чтобы поприветствовать первую телевизионную группу из России, которая приехала их снимать.

Они нам и песни свои религиозные исполнили. Встали полукругом, раскрыли замусоленную тетрадочку и запели. Мелодия показалась мне очень знакомой... Да это ж «Крейсер Варяг»!!! Потом повели нас в Дом русской культуры имени Максима Горького, но старушки нас предупедили, что заведующий этим заведением, Михаил Рослик, очень ненадёжный человек...Вообще у них тут давнее противостояние: во время войны часть русских санхавьерцев решило помочь своей первой Родине, собирала деньги на оружие Победы. Потом решили немного «позаигрывать» с Советским Союзом; с этой целью и клуб назвали не в честь Пушкина, а в честь автора «Матери». Коньюктурщиков в общине невзлюбили, но потом осталась лишь некоторая взаимная неприязнь между несколькими старичками, доживающими в Сан-Хавьере свой вполне благополучный век.

Кстати, букально за три месяца до нас в Сан-Хавьере побывал церковный историк Николай Сапелкин. Прожил здесь неделю, собрал все основные материалы по истории «Нового Израиля» и уехал к себе в Воронеж писать книгу. Посол наш частенько наведывается. Вообще, по плотности русского населения Аргентина, Уругвай и Парагвай занимают первое место в Южной Америке. Так повелось изначально. В Буэнос-Айресе газета издается, «Наша Страна», её еще Иван Солоневич (весьма любопытный эмигрантский публицист) начал издавать, так более антисоветской газеты трудно было сыскать во всём Новом Свете. Теперь газета является рупором русской диапоры всех трёх стран. Еще радио хотят русскоязычное сделать – Voce de Rusia, сайт придумали, но название домена звучит угрожающе – VOR. То есть, понимай, как хочешь.

Накормили нас щами, варениками, напоили «la бражкой». Хозяин дома, тот, что угощал, повёл нас зачем-то в детскую волейбольную школу и со рвением начал демонстрировать комнаты отдыха, раздевалки, заставил школьников бегать по залу и бросать мячи. Когда он было собрался показать нам душевые, мы быстренько распрощались и ретировались. Как нам потом объяснили, он мечтает выписать тренера из России, но, видно перелет дорог и уругвайский волейбол не столь престижен, так что обходятся пока своими силами. Хотя, если кому в своём Урюпинске сидеть надоело, тот может и сподобится сюда переселиться.

Переселились же сюда старообрядцы из Бразилии. Сначала из Манчжурии в Бразилию, потом, уже в 1960-е годы – сюда, в Уругвай. Здесь из зовут «барбудос», то бишь, «бородатые».. Основали свою колонию – Офир, хотя новоизраильтяне утверждают, что это они Офир придумали, а бородатые воспользовались названием. Ехать до них из Сан-Хавьера недолго, километров 7-8, но дорога разбита, на микроавтобусе в ненастье можно не проехать. Сами старообрядцы ездят на джипах. Однако, если думаете, что живут они ого-го, ошибаетесь. Единственная улица их поселения утопает в жидкой грязи, по обочинам – остовы разбитой техники. Короче, колхоз «Красный лапоть». Пока едем к старосте, жители прячутся по домам. Подъезжаем к дому старосты, Ивана Лукина. В кабине стоящего в рощице трактора прячется девчушка лет двенадцати небесной красоты, в русском сарафане. Паренёк стоит, опёршись на берёзу, менее симпатичный. Говорит, что на фотоаппарат снимать можно, а на камеру нельзя. Хозяин дома вообще говорит, что не вовремя приехали. Сегодня суббота, мыться пора, а вот завтра воскресенье, после службы можно и поговорить. А завтра мы уезжаем уже...Наши санхавьерские старушки его уломали с нами пообщаться хоть немножко. На террасе дома посидели с полчаса, поговорили о том, о сём. Алексей от предложения сесть всё отказывался, отвечая, что насиделся в машине вдоволь. На камеру, что на штативе, опирается, как на трость, пальчиком лампочку красненькую заслоняет, которая горит. Потому что, если для себя снимать, то можно, а ежели потом «через телевизор» это пропустить, то нельзя. Жена его, Васса, пирожки принесла, угостила. Вкусные пирожки. Покуда угощался пирожком, хозяин дома спросил, откуда о них узнали. Я возьми и ляпни, что прочитал о них в Интернете. Ну в самом деле, не мог же я знать что они в Уругвае, наверное, самой интернетизированной стране Нового Света, Интернет совсем не уважают. Уже когда вышли со двора, я услышал, как хозяин на испанском страстно доказывал одной из наших старушек, что “www” это, на самом деле, “666”. Это меня заинтересовало. Уже было попрощавшись, я попросил рассказать поподробнее об этой арифметике. Особенно меня интересовало, как это всё было высчитано.

Умные люди всё просчитали. Так оно и есть, - сказал Иван.

Жиды они хитрые. Они всё придумали, - подхватила Васса.

Ежели вы в Интернет попали, то всё – вас тоже посчитали. Никто не избегнет! – погрозил пальцем Иван.

Придав лицу благоговейное выражение, я поблагодарил его за просвещение в этом вопросе и, словно получивший повестку в Геенну Огненную, согнувшись, полез в автобус.

Но, как ни странно, до Монтевидео мы добрались вполне благополучно. Перед отлетом из Уругвая Ами предупредила нас, что Парагвай – не Уругвай. Это гораздо хуже. Там сумки, камеры, фотоаппараты надо крепко держать. Посетовала, что пробыли в Уругвае так мало. Но что поделаешь: когда смотришь на карту и читаешь старые репортажи и очерки о стране, то кажется, что она такая маленькая, что всё в ней можно охватить одной рукой, в один присест. Не тут-то было. Мы и на танго не успели даже сходить (милонги проводятся по пятницам и субботам, летом и в будние дни). Уругвай с Аргентиной никак не могут поделить лавры Родины танго. На самом деле, было бы оптимально взять эти лавры и поделить. Пополам.

Чтоб никому не было обидно!

**************************

Дней за пять до нашего отлёта в Южную Америку, поздно вечером, раздался звонок из-за границы. Можно сказать, из самой географической «противофазы» - Сан-Франциско. Приятный пожилой голос с мягким «ненашим» акцентом русского человека, прожившего не один десяток лет вдали от Родины, спросил «господина Баландинского», а затем, представившись, спросил, правда ли, что я скоро еду в Парагвай. Получив утвердительный ответ, он обрадовался, и предложил разыскать в Асунсьоне Анатолия Флейшера, бывшего «почетного консула» Россиийской Федерации, пожилого русского эмигранта «второй волны», который мог бы нам рассказать о русской диаспоре в Парагвае и показать могилу генерала Беляева. Ну что ж, «наводка» была как нельзя кстати: тема «Русские в Парагвае» нас очень даже интересовала.

Странная тема для Южной Америки, не правда ли? Не индейцы, не затерянные в джунглях города, не неоткрытые виды насекомых в Амазонии, а наши, родные, русские люди, которых занесла нелегкая в эти края. И места, откровенно говоря, далеко не райские, как мы потом уже сами убедились. Но зато (и для нас это должно быть предметом особой гордости, как по Ленину в «Национальной гордости великороссов») они отстояли и подняли на ноги целую страну в Южной Америке. Пусть маленькую, пусть самую отсталую на континенте, но без них и этого бы не было, и жили бы сейчас индейцы гуарани горькие слёзы на чужой земле, и некуда было бы приткнуться немцам-меннонитам, и неоткуда было бы грозить коммунизму Альфреду Стрёсснеру своею железной рукой. В Парагвае улицы, поселки, города названы в честь русских офицеров, отдавших жизнь за эту страну. Русские белоэмигранты составили костяк высшего командования парагвайской армии, приведя её к победе в Чакской войне 1932-35 гг., русская профессура заложила основы высшего образования, русские инженеры создали сеть парагвайских дорог.

Когда готовил поездку, связывался с местными турагентствами. Оказалось, что практически все они находятся в руках «парагвайских немцев». Последние – второй важнейший элемент, состаляющий «парагвайскую нацию», которая в XX веке приобрела «переселенческий» характер, как американская или канадская. Именно немцы освоили обширую область Чако, раскинувшуюся к западу от реки Парагвай в сторону Боливии.

Надо сказать, что директор одной из турфирм – бойкий старичок-немец, вызвавшийся организовать нашу поездку – оказался очень адекватным человеком, прекрасно осознавшим с самого начала, что именно надо съемочной группе. Господин Хартмут Гооссен очень был похож на покойного американского «певца-коммунсиста-большого друга нашей страны» Дина Рида, да так, что если бы последний не был бы покойным, то можно было бы вместе с Хартмутом сфотографироваться, а потом всем демонстрировать фото, хвастаясь, что «да я, мол, с самим Ридом!...». Надо сказать, что Хартмута, по обыкновению, мы за глаза называли по разному: Геноссе Гооссен, «Наш немецко-фашистский друг», «Дедушка Невменяйкин». Последние два прозвища придумал Дмитрий. Первое – потому что, наверное, даже у нас, молодых людей, в подсознании остаётся вполне определенное восприятие немцев, особенно пожилых, уже в силу своего возраста - вероятных противников наших дедов на полях Великой Отечественной. При этом, ведь понятно бывает, что никакой он не «фашистский» друг, а просто «немецкий», но подколоть «фрицев» язык чешется. А Невменяйкиным геноссе Гооссен стал потому, что частенько под вечер он, скажем так, «отключался» за рулем, не воспринимая наши к нему обращения, ни на каком из знаемых нами языков, в том числе немецком.

О языках следует сказать особо. Если бы мы все вместе владели бы, как Кроликов из «Ширли-Мырли», только тремя языками – нанайским, мордовским и румынским, то и их можно было бы употребить в Парагвае. Я понимал по-испански, по-аглийски, по-немецки, Дмитрий – по-английски и по-немецки, Алексей – по-русски, по-украински и, в последнюю очередь, по-английски. И самое интересное то, что все эти языки побывали у нас в употреблении! Даже украинская мова! Произошло это так: в Энкарнасьоне мы приехали на берег Параны. Как всегда, снимать закат солнца (закаты над рекою Уругвай снимали, над Ла Платой снимали, над Парагваем снимали; теперь очередь за Параной). Завёз нас Хартмут в «запретную зону», туда, где загружаются суда контрабандой, переправляющейся в Аргентину. Пока снимали багровую зарю, подбежал радостный Хартмут и говорит: «Я тут встретил одного парня; он украинец, помнит еще генерала Беляева». Парень – хохол лет шестидесяти, говорит только по-украински, но и так понятно, о чём. Перебрался в Парагвай в 1949-м, т.е в ту пору, когда по миру рассасывались многие тысячи наших сограждан, вывезенных на работы в Германию в годы войны. То, что неизбежно ждало на Родине, их не прельщало. А так – была возможность натурализоваться в какой-нибудь третьей стране. И не нужно было давать отчет, был ли на оккупированной территории, или не был. Наиболее сообразительные этой возможностью воспользовались. Менее сообразительные воспользовались возможностью совершить экскурсию в Сибирь. Лет на десять. Так вот: Алексею Передельскому пришлось украинский язык вспомнить и нашего нового знакомого проинтевьюировать. Иногда и почти забытый язык пригождается, причем, в самом неожиданном месте.

Хармут мне понравился тем, что сразу предложил показать Чако или, как его еще называют, Великий Чако – Gran Chaco. Несмотря на то, что ничего сверхнеобычного мы там не ожидали увидеть, не посмотреть Чако означало бы проигнорировать добрую половину Парагвая. Итак, проведя по прилету короткую ночь в гостинице со столь милым сердцу Хартмута названием «Бавария», мы с рассветом отправились в путь. Нам всегда приходилось всё начинать с рассветом, поскольку тамошней зимой темнеет рано: в пять вечера съемки можно смело заканчивать. Итак, проехав мост через реку Парагвай и оставив по правую руку немногочисленные «небоскрёбы» Асунсьона, мы на полном ходу, каком только позволял джип «Шевроле» нашего Дедушки (а позволял он покрывать в среднем 120-130 км в час; при этом я еще раз убедился в том, что самолётом летать безопаснее), буквально «влетели» в Чако, и последующие четыре часа рассекали зеленое, колючее, пыльное, бесчеловечное (из-за мизерной «плотности населения) пространство. Есть в мире пустыни песчаные, есть каменистые, а эта пустыня – зеленая, из деревьев и кустарников, с рядами пальм до горизонта или плотной стеной «буша», в котором тропу прорубать можно только мачете. Иногда попадаются бутылочные деревья «палоборачо» («пьяный чурбан»), но от них мало толку. Чако – в переходной зоне между сухими равнинами Аргентины, засушливыми нагорьями Боливии и Амазонской сельвой. Здесь крайне сухо, жарко, и при этом нет воды. Почва крайне засолена, так что дождевая вода при соприкосновении с ней становится сразу морской, и для дальнейшего использования, буть то питьё или орошение, практически непригодной. И тучи злобных комаров, которые набрасываются на жертву повсеместно и в любое время суток. Общеизвестно, что комары в тропиках становятся агрессивны в утренние и вечерние часы, боятся прямого солнечного света. Но чакские комары трудов по энтомологии не читали, а потому устраивают настоящий «беспредел». Короче, Чако – это «зелёный ад». Считается, что зелёный ад - это джунгли. Амазонские или центральноафриканские, например. Но, оказывается, ад может быть светлым, солнечным и сухим...

На 285 километре «Чакского шоссе», ведущего из Асунсьона в Боливию и обозначенного на всех, даже самых мелких географических картах, находится заведение «Баффало Билл». Пиво, воды, мясной и салатный шведский стол, десерты... Когда принесли счёт, не поверили: 2 доллара с человека...Это не социализм, это почти коммунизм. Ну, или последняя стадия социализма перед комунизмом. Я раньше считал, что самая дешевая страна – Эфиопия. Но Парагвай – всё равно что Европа, тем более, что люди-то все свои – немцы, русские, испанцы. Заехали в сельскую школу-интернат, где миссионеры учат детей индейцев, так там есть мастерская по производству мебели из ценных пород дерева. Если б Парагвай поближе находился к нам, дачный гарнитур можно было бы привезти (красное дерево и кожаное плетение) по цене какой-нибудь тумбочки из «фирменного» мебельного салона в Москве. Мы с Алексеем соблазнились тяжеленными складными табуретками из альгарробы, так что каждый из нас ездил потом по Парагваю как «иностранец с табуреткой», который слона из зоопарка украл в мультфильме «Следствие ведут колобки». Ну и кожаные изделия симпатичны и по выделке, и по цене. Штучки можно разные ковбойские купить, вроде кожаного хлыста для жены, для тёщи, для иных каких забав. Короче, в этом отношении страна понравилась.

Первым пунктом в Чако, куда мы направились, был форт Букерон времен Чакской войны с Боливией. Машина свернула с шоссе и мы поехали по пыльной проселочной грунтовке. Остановились в одном месте, чтобы посмотреть траншеи – неглубокие уже канавки посреди колючих зарослей. Потом въехали на открытое поле; слева возвышалась земляная насыпь со страннным сооруженим посредине, а справа – здание музея, в котором, как потом оказалось, собрана коллекция оружия и фотографий. Конечно, это никакой не форт в нашем понимании, это скорее сердцевина обширного укрепрайона, включающего ряд траншей, который мы видели. Насколько я полагаю, за насыпью располагалась батарея. Сейчас у её гребня поставлен памятник павшим в сражениях. Признаться, никогда ничего подобного мы не видели. Постамент из деревянных брёвнышек, а на нём – некое подобие Железного Дровосека с хиленьким ружьем, сделанная... из тонкого листового железа, чуть ли не аллюминия. Грудь бойца пробита, и сквозная зияющая рана очертаниями напоминает Парагвай. Конечно, памятник выглядит убого, хоть трагическая патетика и вполне понятна. Чакская война была самой кровопролитной в истории Южной Америки. И главное из-за чего? Из-за иллюзий...

Исторически область Чако входила в состав того же колониального округа – «аудиенсии» - что и Боливия. После обретения независимости обеими странами в начале XIX века эта территория «де юре» должна была принадлежать Боливии, но «де факто» она была присоеденена к Парагваю. Долгое время Боливия и не вспоминала об этой Богом забытой земле. При этом парагвайцы её медленно, но верно осваивали, несмотря на то, что здешним единственным природным богатством было дерево кебрачо, из которого добывали дубильное вещество танин. В 1884 году Боливия проигрывает войну с Чили и теряет выход к морю. Для молодой, гордой и амбициозной нации это серьезный удар по самолюбию. Какая мало-мальски нормальная страна может жить без выхода к морю? А если и есть таковые, то что ж это за жизнь? Непорядок. А тут еще находят нефть в той части Чако, которая осталась за Боливией. Совсем недалеко от Парагвая... В этом случае, как нефть экспортировать? Проводить нефтепровод по территории соседей означает отдать жизненно важную статью экспорта в чужие руки, под полный контроль темпераментных соседей, у которых что ни день, то новое правительство. Да и вообще: вдруг там у них, в Парагвае, нефти больше?

Первая вылазка боливийцев состоялась в 1928 году, когда они попытались основать собственный порт на реке Парагвай (хотя до этого им никто и так не запрещал провозить товары). Парагвайцы их легко выбили из построенного форта. Потом стали происходить странные вещи: Боливия закупает в Европе танки и самолёты, парагвайские торговые агенты, располагающие гораздо меньшими средствами, покупают дешевое и легкое вооружение. Там, где боливиец покупает гаубицу, парагваец берёт три мортиры; там, где боливиец покупает станковый пулемёт с водяным охлаждением, парагваец заказывает пару ручных пулемётов. И, как ни странно, именно это вынужденное «скряжничество» парагвайцев принесло им, не в последнюю очередь, победу.

У Боливии было многократное превосходство в танках, самолётах, артиллерии и живой силе. Командовал армией бывший германский генерал Ханс Кундт. Воевал в Первую Мировую на Восточном фронте, потом строил боливийскую армию по прусскому образцу. Но, как оказалось, он был генералом «мирного времени», неспособным командовать армией во время настоящей войны, тем более армией боливийской, где каждый офицер – мешок амбиций, сам себе командир, мечтающий со временем занять место президента Республики. Но обиднее всего было Кундту, лишившемуся после войны погон генералиссимуса, осознавать то, что его «сделали» его же недавние противники с той стороны Восточного Фронта – русские генералы Беляев и Эрн. Конечно, командовал армией Парагвая «местный» - генерал Хосе Фелис Эстигаррибия, но вклад русских военачальников в победу Парагвая огромен. Воистину, они были «генералами солёных брустверов». Именно Беляев разрабатывает тактику активной «партизанской» войны, используя опыт индейцев гуарани и главное – их решимость помогать парагвайскому правительству, и он же проектирует укрепрайоны в гуще непроходимых чакских зарослей. Эти «острова» превращались для боливийцев в смертельные ловушки. Танки и тяжелая артиллерия были «слепыми» в чакском зеленом аду, а результатам аэроразведки генераллиссимус Кундт не доверял. Штурмовики, атаковавшие с воздуха парагвайские траншеи, легко сбивались очередями ручных пулеметов, танки поджигались гранатами из засад. В результате уже на второй год войны почти вся военная техника парагвайцев была трофейной. Станковые же пулеметы с «водяным охлаждением» оказались лишней обузой из-за полного отсутствия в Чако воды. Боливийцы сдавались в плен целыми батальонами в обмен на возможность «попить водички». 30000 подопечных Кундта попало в плен, против 3000 пленных парагвайцев. Шестеро из восьмидесяти русских офицеров из числа белоэмигрантов сложило головы на чакских полях сражений...

В июне 1935-го перед парагвайцами встал вопрос – двигаться дальше, на Ла Пас, или оставить всё как есть, тем более, что людские резервы Парагвая отнюдь не казались неисчерпаемыми. Победил здравый смысл: боевые действия прекратились, в Буэнос-Айресе три года спустя был подписан мирный договор, по которому Боливии вернули несколько холмов. А нефти, кстати говоря, в Парагвайском Чако так и не нашли. Нефтепровод из Боливии к Атлантическому океану был проведен по территории Бразилии. Череда всё новых военных переворотов закружилась вскоре в обеих странах, и Чакская Война осталась в памяти у одного народа как трагическая авантюра, из-за которой «слетел с трона» очередной президент, а у другого – как пример величайшей стойкости и мужества народа, оказавшегося «сильнейшим духом»...

После Форта Букерон, где произошло одно из самых кровопролитных сражений этой войны в сентябре 1932 года, мы отправились ночевать в Нёйланд – местечко, находящееся в центре «Страны Меннонитов», своеобразного «государства в государстве», созданного немецко-голландскими протестантами-меннонитами, переселившимися сюда из России и Канады в 1927 году. В России они оказались при Екатерине II, которая зазывала немцев – диссидентов разного рода, ибо совершенно справедливо считала, что немцы – это «соль земли». Созерцая то, во что они превратили безжизненный просолённый Гран Чако, с этим трудно спорить... Сами меннониты – протестанты из протестантов, ещё более радикальные, чем лютеране. Весь окружающий мир был ими объявлен царством сатаны, а потому всякие контакты с ним должны были сводиться к необходимому минимуму. Кроме того, меннониты провозгласили полный отказ от несения воинской службы. В 1543 году духовный лидер «меннонитов» - Менно Симонс – объявляется в Нидерландах вне закона, и за его буйную голову предлагают вознаграждение в 100 гульденов. Его последователи перебрались в Польшу,где были фактически «легализованы» (первый молитвенный дом был построен в Эльблонге в 1593 г.) и Шлёзвиг-Гольштейн. Больше всего пацифизм меннонитов не нравился Фридриху II Прусскому и Наполеону. Как говорил В.И.Ленин, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Меннониты Ленина не читали, а потому их упрямство было достойно удивления. В первый же вечер мы повстречали несколько молодых парней, «этнических немцев», недавно приехавших в Парагвай из Германии. До этого, по праву своего рождения, они переехали в Германию из России. И что же подвигуло их переехать в это негостеприимное место кормить полчища комаров? Оказывается, в Германии, когда они учились в обычной школе, их заставляли ездить на экскурсии с девочками. А меннонитские мальчики не хотят дружить с девочками, даже меннонитскими. Да и не положено им «уставом». До свадьбы – ни-ни! Вспоминая проезды по пыльным улицам чакских поселков, вспоминая дневное (зимнее!) пекло и нескончаемые атаки москитов, и вспоминая при этом утопающие в цветах игрушечные городки верховьев Рейна или баварской Романтической Дороги, просто диву даешся мужеству и принципиальности этих ребят, которые единогласно решили сказать «нет» дружбе с девчонками и поехали осваивать Парагвай! Подумаешь, Германия? По боку Германию! Даёшь рекордные надои молока в Чако!!!

По правде сказать, меннониты своим трудом преобразили этот край до неузнавемости. «Через четыре года здесь будет город-сад!». Конечно, основная заслуга в этом не религии, а трудолюбия, живущего в крови германцев, будь то немцы, голландцы или датчане. Мало того, что они себе обеспечили в Чако вполне сносное существование, так и местным индейцам дали возможность жить припеваючи. Построили для них образцовые деревни – ряды коттеджей на две семьи, обучили грамоте и своей религии. Хотя, по большому счёту, религия индейцев интересует постольку, поскольку «за свою веру» они получают от меннонитов помощь, в том числе и материальную. Да и сами меннониты этого не скрывают, но особо не переживают по этому поводу, ибо опекая индейцев, они получают «карт бланш» от государства на любую экономическую деятельность. Асунсьон смотрит уже на меннонитов косо: мол, создали «государство в государстве». Но не трогает, потому что само возиться с коровами и индейцами не хочет.

Во всех городках, где мы были – в Нёйланде, Филадельфии, Лома-Плате – есть маленькие музейчики, посвященные первопоселенцам. Трогательные коллекции вроде бы простейших и вполне банальных предметов обихода (многие из которых привезены из России) собраны и систематизированы с немецкой педантичностью. Для этих людей заселение Чако всё равно, что «освоение Дикого Запада» для американцев. Правда, шло всё без перестрелок... Воду научились опреснять, стали разводить крупный рогатый скот. Теперь немцы снабжают молочными продуктами весь Парагвай; нас даже провели по молочной фабрике «Треболь», которой немцы очень гордятся. Это, конечно, не ликеро-водочный завод, но тоже интересно хоть раз в жизни на настоящей фабрике побывать, посмотреть, как люди работают. А то я, к примеру, только умею в жизни делать, что красиво языком болтать и производить первое приятное впечатление, хотя жена говорит, что и это немало для зарабатывания денег.

Кстати говоря, «йербу», повсеместно и в диких количествах потребляемую в Парагвае, Аргентине и Уругвае в качестве тонизирующего напитка, более известного, как «мате», перерабытывают и фасуют на заводах, тоже принадлежащих немцам. Само деревце йербы произрастает в ествественной среде в Парагвае и Бразилии. Если в Аргентине и Уругвае мате пьют горячим, то в Парагвае его пьют только холодным и даже называют по другому – «терере». Но техника пития одинакова: в пузатую или вытянутую «матешницу» засыпают измельченную траву, заливают водой и посасывают через трубочку «бомбилью» с фильтром на конце. Многие почти только этим и питаются.

Обратно в Асунсьон доехали с ветерком. На знакомство с городом было отведено полдня, но я и не советую тратить на столицу Парагвая слишком много времени. В принципе, одного дня будет вполне достаточно, чтобы вдоволь насладиться Асунсьоном. Не то, чтобы город уж совсем захудалый, но он действительно маленький, с небольшим историческим центром, смотрящим фасадом на реку Парагвай. Между этим фасадом и самой рекой – полоса трущоб, куда лучше не соваться даже в дневное время. Я слышал суждение, что в Асунсьоне трудно встретить дома выше двух этажей. Конечно, в этом есть доля преувеличения; в самом центре имеются-таки высотные дома, но смотрятся они жалко из-за обтрёпанного вида. Самые красивые здания – Пантеон национальных героев, у которого две сидящие на циновке индианки-гуарани продают сувениры, а еще одна старушенция в перьях фланирует вокруг самого здания, залавливая покупателей, ультрасовременное здание Паламента, который строят почему-то южнокорейцы, и дворец гпрезидентской династии Лопес XIX века, одной стороной смотрящий на реку Парагвай, а другой – на улицу, застроенную отрестварированными домами «колониальной эпохи», в которых разместились сувенирные лавки и ресторан. Рядом, в сквере – памятник Альфреду Стрёсснеру: разбитые конечности и голова сдавлены двумя плитами, как прессом. С намёком, «чтоб не поднялся»... Если идти обратно к Пантеону, то можно пройти мимо ряда лавок, торгующих сувенирами, в том числе кружевной вышивкой ньяндути и всевозможными изделиями из кожи, цены на которые просто смешные.

Нас в Асунсьоне интересовало еще кое-что. А именно – русское присутствие в Парагвае. Хармут нас познакомил с Люси (Люсей) Граматчикофф (Граматчиковой), которая хоть и забыла напрочь русский язык, занимается историей русских в Парагвае. Она провела нас по русскому кладбищу, огороженному стеной с зубцами, напоминающими кремлёвские. Правда, могилы генерала Беляева здесь нет, он похоронен в Чако, где и снискал славу. Еще в Асунсьоне есть небольшой памятник русским, внесшим свой вклад в историю этой страны. Стоит он на небольшом перекрестке на площади Российской Федерации (Federacion Rusa). Сам Альфред Стрёсснер, чъим идеалом был Адольф Гитлер, очень уважал русских парагвайцев, хотя и запрещал им выезжать в СССР, да и оттуда никого не пускал. Суровый был диктатор... А чья школа? Наша школа! Мы не только во время войны с Боливией научили попугаев в Чако матом ругаться, но и ненавидеть коммунизм по-чёрному.

Вместе с остатками русского офицерства в 1921 году из Севастополя отплыл на пароходе и врангелевский генерал Иван Тимофеевич Беляев. Вскоре вместе с супругой он обосновался в Аргентине, а с 1924 года – в Парагвае. Я не горю желанием пересказывать даже своими словами то, что было достойно написано до меня, а потому обращусь к небольшому рассказу о генерале Беляеве его биографа Бориса Мартынова:

«Иван Тимофеевич Беляев родился в 1875 году в Санкт-Петербурге в семье потомственного военного, командующего 1-й лейб-гвардейской артиллерийской бригадой. Старая карта парагвайской столицы Асунсьона, найденная в раннем детстве на чердаке прадедовской усадьбы, стала для Беляева предвестницей судьбы. Мальчик зачитывался романами Майна Рида и Фенимора Купера.
Поступив в кадетский корпус, Беляев продолжал грезить индейцами и далеким Парагваем. И позднее в Михайловском артиллерийском училище, когда между страницами учебника виделись индейские луки со стрелами, и уже гвардейским офицером, когда кутежи в шумных компаниях оставлялись ради серьезных книг и занятий по антропологии со знаменитым родственником – академиком С.Ф. Ольденбургом, Беляев оставался верен увлечению детства.
Революцию 1917 года Беляев встретил в звании генерал-майора. После большевистского переворота он оказался в рядах Добровольческой армии Деникина. Потом – Новороссийск, эмиграция… Судьба забросила его в Константинополь, затем – в Париж. Но Беляева влекло в Южную Америку. Была идея – создать там "Русский очаг" – центр новой "культурной эмиграции", где "все то святое, что создавала Русь, могло бы, как в Ковчеге, сохраниться до лучших времен". Основными принципами в деле обустройства новых колоний должны были стать аполитичность и воспитание в духе традиционных ценностей русской культуры в расчете на будущее возрождение России.
Казалось, Аргентина должна была идеально подходить для реализации планов Беляева. Но прибыв в 1923 г. в Буэнос-Айрес, Беляев не встретил поддержки прежде всего среди "своих". Верхи русской колонии Аргентины увидели в планах беспокойного генерала угрозу своему безбедному существованию. Тогда взор Беляева обратился к Парагваю, где русская колония еще не успела пустить корни.
Беляев прибыл в Парагвай в марте 1924 года. Он сразу же смог устроиться в Военную школу Асунсьона преподавателем фортификации и французского языка. Однако упомянутым планам генерала не суждено было сбыться. Уже в октябре 1924 г. по заданию министерства обороны Парагвая Беляева направили в район Чако-Бореаль, междуречье Парагвая и Пилеканойо. Необходимо было досконально исследовать эту малоизученную местность, нанести на карту основные географические ориентиры и закрепить границу между Парагваем и Боливией "де факто", что помогло бы если не предотвратить, то хотя бы оттянуть войну.
Исследование территории Чако в 1925-1932 гг. стало важным вкладом Беляева и его немногочисленных русских спутников в мировую географическую и этнографическую науку. Совершив 13 экспедиций, Беляев оставил обширное научное наследие, посвященное географии, этнографии, климатологии и биологии этого края. Он изучил быт, культуру, языки и религии местных индейцев, составил первые словари: испанско-мокко и испанско-чамакоко. Исследования Беляева помогли, наконец, разобраться в сложной племенной и этнолингвистической структуре индейского населения Чако. Записки об индейцах Чако имеют особую ценность хотя бы уже потому, что их автор не был сторонним наблюдателем, а постигал жизнь "краснокожих" изнутри. Усилия Беляева, способствовавшие укреплению дипломатических и военных позиций Парагвая, не остались незамеченными правительством – ему был присвоен генеральский чин.
В войне против Боливии (1932-1935 гг.) за Чакский район Беляев лично участвовал во многих сражениях, успешно планировал боевые операции, будучи начальником Генерального Штаба Вооруженных Сил Парагвая. Война, нанесшая серьезный удар по экономике Парагвая, не позволила Беляеву реализовать свои планы, связанные с русской эмиграцией, и в 1937 г. он, к тому времени уже оставивший военную службу, стал во главе борьбы за права парагвайских индейцев. Но Национальный патронат по делам индейцев, которым руководил Беляев, не получил ни денег, ни земель для организации колоний, а сам директор вскоре был смещен со своего поста.
Но Беляев не успокоился. В апреле 1938 г. в Национальном театре Асунсьона с аншлагом прошла премьера спектакля первого в истории Америки индейского театра об участии индейцев в "Чакской войне". Через некоторое время труппа в 40 человек под руководством Беляева выехала на гастроли в Буэнос-Айрес, где их ждал шумный успех.
Во время Второй мировой войны Беляев, как истинный русский, поддержал СССР в борьбе с фашизмом. Выступая против тех эмигрантов, которые видели в Германии "спасительницу России от большевизма", старый генерал в своих мемуарах называл их "идиотами и обманщикам".

В октябре 1943 г. Беляев, наконец, получил "добро" на создание первой индейской колонии, которой было присвоено имя Бартоломео лас Касаса. В следующем году Беляева восстановили в должности директора Национального патроната по делам индейцев с присвоением всех прошлых заслуг и титула Генерального администратора индейских колоний.
До последнего дня жизни (22 июня 1957 г.) Беляев боролся за права индейцев: рассказывал властям об их горестном положении, о насилиях и преступлениях белых, требовал разрешения свободы охоты и кочевья и т.д. Хоронили Ивана Беляева с воинскими почестями как генерала, почетного гражданина Парагвая, почетного администратора индейских колоний.
Иван Тимофеевич Беляев оставил в Парагвае тысячи благодарных ему людей – парагвайцев и русских, белых и индейцев, оставил Ассоциацию и музей, ценнейшие научные труды, и самое главное, посеял на далекой южноамериканской земле семена русской гуманистической культуры.»

Остаётся добавить, что русская дисапора насчитывает порядка полутора тысяч человек, хотя русский язык большинство уже забыло. Она начала формироваться тогда, когда Беляев бросил клич приезжать в Парагвай. Одними из первых приехали: генерал Эрн, инженеры Борис Маковский, Георгий Шмагайлов, Александр Пятницкий, Евгений Авраменко, Вадим Сахаров, военный врач Евгений Тимченко, артиллеристы Игорь и Лев Оранжерёвы. В 1925 году по специальному приглашению парагвайского правительства в Асунсьон прибыл бывший профессор петербуржской Инженерной Академии Сергей Бобровский, который сразу возглавил группу русских «технарей», основавших «Союз Русских Техников в Парагвае». Этот союз, в свою очередь, подвигнул переехать в Парагвай инженеров Алексея Каширского, Александра Богомольца, Бориса Воробьева, Владимира Башмакова и других, сформировавших впоследствии Национальный Департамент Общественных Работ. Именно они спроектировали современную сеть парагвайских шоссейных дорог. Физико-математический факультет асунсьонского университета был создан при прямом участии русских. Первым деканом нового факультета стал Сергей Бобровский; среди профессуры числились Георгий Шмагайлов, Серей Сиспанов, Сергей Конради, Николай Кривошеин и Николай Шарский. В 1928 г. была освящена русская православная церковь, при которой существовала приходская школа под руководством Анны Кусковой. Существовал «Комитет русских женщин», Общество взаимопомощи, русская библиотека. Княжна Надин Туманова основала Школу Лирического Пения, откуда вышли первые профессиональные парагвайские певцы и певуньи. Агриппина Войтенко открыла Школу Классического Танца...Во время Чакской войны на полях сражений пали шестеро русских офицеров, чьи имена увековечены на памятной плите в Пантеоне: Василий Серебряков, Борис Касьянов, Василий Малютин, Сергей Салазкин, Виктор Корнилович, Николай Гольдшмидт. На войну многие прибыли из Франции и Люксембурга, а спустя пятнадцать лет в Парагвай стали приезжать русские, увезенные в Германию в годы Второй Мировой и не желавшие попадать в сталинские лагеря. В 1948 году из Китая (из бывшей зоны КВЖД) прибыла новая партия колонистов. Таким образом, формирование русского «малого народа» в Парагвае было завершено.

И встаёт вопрос: почему русские, если и могут быть «солью земли», то только не своей?

Из Асунсьона мы направились на Восток Парагвая, и сразу почувствовали, что это буквально другая страна. Зелёные холмы, нарядные домики под черепичными крышами, побелённые, как где-нибудь на юге Испании. Эта часть страны, в отличие от Чако, густо заселена: не успеешь выехать из одного города, почти сразу въезжаешь в другой городок или деревеньку. Климат другой: сухость Чако с пересечением реки Парагвай улетучивается, также, как и жара. Ощущения такие, что едешь по вполне благополучной южноамериканской стране, а не по самой экономически отсталой. А тем не менее, как ни покажется это странным, когда-то было как раз наоборот...

ИСТОРИЯ ПАРАГВАЯ полна трагизма. Не такого надуманного и наигранного, каким полны мыльные латиноамериканские сериалы, а настоящего. Сначало всё начиналось банально, как у соседей: на востоке жили индейцы-гуарани, занимавшиеся земледелием и даже знакомые с основами металлургии, на западе, в Чако, жили индейцы-гуайкуру, занимавшиеся только охотой и собирательством. А потом пришли испанцы. В 1524 Алехо Гарсия, а в 1527 годах Себастиан Кабото, вместе с проводниками из гуарани исследовали эти земли (Кабото поднялся вверх по течению реки Парагвай). Но только экспедиция Педро де Мендосы, прибывшего со специальным отрядом из Буэнос –Айреса, оставила на реке постоянный гарнизон, положивший начало городу Асунсьон (1536 г.). Надо сказать, что между испанцами и индейцами сразу установились тёплые, дружественные отношения. Внешне индейцы-гуарани, особенно их женская половина, довольно симпатичны, с мягкими чертами лица, не носящими столь ярко выраженных монголоидных признаков, как у андских индейцев. Гуарани бесперебойно снабжали гарнизоны женщинами, да так, что вскоре метисы стали чуть-ли не преобладающей группой населения Парагвая. Испанцы стали разговаривать на гуарани, засорив язык иберийской прародины индейской лексикой. В 1617 году Парагвай (до этого называемый «Гуайра»), получил широкую автономию в рамках Вице-королевства Перу и скоро стал основным центром испанского освоения лаплатских областей, вполне конкурентноспособным по отношению к Буэнос-Айресу. Решающую роль в истории этого периода сыграли «отцы-иезуиты», которые фактически безраздельно правили страной. Они создали здесь свою собственную модель теократического государства, с собственной системой управления, мощной армией. По сути, это государство носило «социалистический», скажем так, «распределительный» характер. Были созданы так называемые «редукции», куда было согнано индейское население. В этих средневековых колхозах индейцы жили, молились, работали, естественно, под чутким руководством иезуитов. Сначала Мадрид иезуитов всячески поощрял, но затем осознал, что «государство» иезуитов может в любой момент стать неуправляемым. В 1767 году решено было редукции упразднить, а иезуитов из Парагвая изгнать. Их земельные владения были конфискованы и переданы помещикам. Но вот, в 1811 году самому Мадриду показали фигу. В 1814 году к власти пришел «пожизненный правитель» Хосе Гаспар Родригес де Франсия, который, несмотря на покушения, дожил до своей естественной смерти в 1840. Однако, тридцать лет спустя его останки были выкопаны и выброшены в реку... Франсию было за что ненавидеть. Апологет сильного государства, он отобрал все земли у церкви, половину земель у помещиков, создал «государственные хозяйства», монополизировал практически все отрасли и без того скудного производства. Недовольных и непокорных нещадно уничтожал. Запрещал к себе приближатья ближе, чем на шесть шагов, выходить на улицу, если его экипаж по ней едет, не спал две ночи подряд в одном и том же месте. В общем, параноик был этот Франсия. Правда, его преемники – Карлос Антонио Лопес со своим сыном Франсиско Солано Лопесом – немало сделали для страны. В 1842 году была провозглашена отмена рабства, а в 1848 году индейцы получили равные права с креолами. Парагвай был единственной страной в Южной Америке, на практике осуществившей те идеалы, которые громко провозглашались на знаменах революционных армий или на лентах пышных гербов новоиспеченных государств, но на деле были давно в них забыты. Строились железные дороги, появился телеграф; у Парагвая была лушая армия на континенте. Но, увы, даже эта армия не смогла противостоять натиску сразу трёх государств – Бразилии, Аргентины и Уругвая, которые обрушились на Парагвай в надежде оттяпать побольше землицы. Война 1865-70 гг – самая позорная в истории этих трёх государств, и самая трагическая в истории Парагвая. Страна потеряла 80% (!) населения и значительную часть своей территории к востоку от Параны. Теперь уж точно Парагвай был отброшен на 100 лет назад, где и пребывал до прибытия первых немецких и русских колонистов. Дальнейшая история известна. После правления гитлеромана Альфреда Стрёсснера, длившегося с 1954 по 1989 гг, страна постепенно выкарабкивается из того болота, в котором она находилась слишком долго...

В поездке по Восточному Парагваю мы посмотрели некоторые историко-архитектурные достопримечательности, которыми так небогат Парагвай: церковь францисканцев XVIII века в Ягуароне, построенную индейцами и славящейся своей замечательной резьбой и росписью потолка, базилику в Итагуа, памятник иезуитам в Сан-Игнасио, но главное – грандиозные развалины иезуитской «редукции» в Тринидаде. Собственно, это самый главный исторический памятник в Парагвае. Он находится в нескольких километрах от Энкарнасьона, столицы парагвайских контрабандистов. Через Парану в Аргентину перекинут мост, по которому взад-вперед снуёт грузовой состав, ведомый допотопным паровозом. Уж мы за этим паровозом побегали!...Ещё бы: тут разные отмороженные англичане такие деньги платят за то, чтобы сюда приехать и на работающие парагвайские паровозы посмотреть, да и то не всегда им удаётся их «поймать», а здесь он перед нами туда-сюда шастает и денег не просит. Кстати говоря, в Асунсьоне вокзал закрыт. Раньше «исторический поезд» на дровяной тяге возил туристов, но несколько лет тому назад он навернулся, семь человек погибли, и было решено паровозные прогулки прекратить, асунсьонский паровоз поставить на вечный прикол, рельсы разобрать. Заодно трамваям досталось. Нет больше в Асунсьоне трамваев...

В Энкарнасьоне ночевали в гостинице «Тироль». Громадный комплекс, пять бассейнов, номера с мебелью «под альпийскую старину». Постояльцев – три человека, не включая нас. Насколько я понимаю, сюда народ летом зазжает. Микроклимат здесь гораздо более влажный и прохладный, благодатный какой-то. Хозяин гостиницы – живое воплощение того, к чему может привести запрет на дружбу с девочками: Хартмут в гостиничном баре снял со стены фотографию, на которой были запечатлены двое на рыбалке, держащие в руках огроменную рыбу. «А это его жена», - поведал Хартмут, показывая на спутницу нашего хозяина. Но у спутницы были такие усы...Мы конечно, промолчали, удивления не показав и даже не съязвив, по нашему обыкновению. По гостинице еще ходило какое-то существо, при первом рассмотрении напоминавшее женщину, но манерами, походкой, голосом походившее всё же на мужчину...Короче, странный отель. Немудрено, что постояльцев нет. Кому понравится жить в отеле, кишащем гермофродитами?

Нам показали плотину Итайпу, снабжающую электричеством весь Парагвай и добрую треть Бразилии, и даже провели по «святая святых», показав диспетчерские и строительство новых турбин. Хорошее место. Как раз фантастические боевики снимать, вроде «Терминатора». Правда, воду к нашему приходу не удосужились пустить, поэтому по руслу водостока можно было кататься на скейт-борде. Кто увлекается, может запросто сюда приезжать и кататься (шутка). Самое смешное, что ка только мы пришли, электричество вдруг вырубилось. Я уже давно заметил, что стоит мне только где появиться, так сразу на это место обрушивается несчастье. Помню, пришел в редакцию одного журнала, сел за компьютер, и тут редактор прибегает: «Ребята! Прячьте оргтехнику!». Оказывается, судебный исполнитель пришёл имущество описывать. Только журнал собрался мою статью напечатать, его закрыли. Только другой новоиспеченный журнал решил эту статью опубликовать – его закрыли ещё до его открытия. И на Итайпу такая же ерунда вышла. Итайпу – предмет величайшей национальной гордости парагвайцев, а тут – на тебе: при показе демонстрационного видеофильма вырубается электричество! Они, конечно, дико извинялись, говорили, что у них такое не каждый день случается, но я то знаю прекрасно, в чём истинная причина...

От Итайпу до Игуасу – рукой подать. Но водопад Игуасу – это уже Бразилия, или Аргентина в худшем случае. Почему в худшем? Потому что у аргентинцев пограничный контроль строже. Здесь же нас Хартмут предупредил, что теоретически виза в Бразилию нужна, при этом нужно было просить двойную парагвайскую визу, но на практике на погранпереходах всё всем до лампочки. Из парагвайского города Сьюдад-дель-Эсте в бразильский Фос-ду-Игуасу нужно добираться через пограничный мост над Параной. За пару километров к машине уже начинают подбегать бойкие менялы, предлагающие обменять парагвайские гуарани (1 USD=6200 гуарани, при этом не советую брать с собою в Парагвай купюры достоинством более пятидесяти долларов, иначе даже в банках не смогут найти наличности , а уж сдачи «зелёными» со ста долларов – и подавно ) на бразильские реалы (1USD = 2,90 Real). Сьюдад-дель-Эсте – город «никакой», а при приближении границы из машины вообще лучше не выходить. Личности тёмные кругом снуют, грязь, закопченые бесформенные дома; одним словом, неуютно. Между автомобилями снуют мотоциклисты – «мототакси», специально для пересечения границы. Плати один доллар и езжай в Бразилию. Поездишь по стране месяц-полтора, потом тем же путём вернёшся. Следует, впрочем, иметь ввиду, что с бразильской стороны поток машин больше, а потому в пробке можно дольше просидеть. На досмотр и проверку всех «туристов» у пограничников с обеих сторон физически не хватает ни времени, ни сил, поэтому «тормозят» только пешеходов, которым и приходится толпиться у будок визового контроля. Тех, кто в машинах, проверяют по одному из миллиона.

В Фос-ду-Игуасу мы поселились в гостинице «Carima”, а вечер провели на шоу «Rafain». Такая сборная солянка со всех стран: тут и танго, тут и самба, тут и индейцы с Анд, даже «мексиканцы». Концепция представления - «Да здравствует Латинская Америка!». Только национальных гимнов не хватало. В общем и целом, хоть и не дискотека “Help”, но недурно.

Однако, все эти шоу для туристов ничто по сравнению с той феерией, которую устраивает природа. Водопад Игуасу ни с чем не сравним. Такие, как он, достались по-одному каждому континенту. Кажется, что Бог словно распределил с самого начала красивейшие водопады: Африке дал Викторию, Северной Америке – Ниагару, Южной – Игуасу. И это правильно, что мы приехали сюда не в начале, а в самом конце нашего путешествия по Южной Америке. А потому она останется в памяти стаей птиц, кружащейся над облаком брызг и пара перед ревущим низвергающимся потоком, и ровным нимбом радуги, нависающей над водопадом от края и до края...

НИКОЛАЙ БАЛАНДИНСКИЙ

Июль 2003,

(исп. Guerra do Paraguai) — военный конфликт между Парагваем и тройственным союзом Аргентины, Бразилии и Уругвая, продолжавшийся с декабря 1864 г. по март 1870 г.

Был сломлен, оставшись без возможности нормального развития на долгие и долгие десятилетия, поэтому совсем неудивительно, что сегодня это государство является одним из самых бедных и экономически отсталых на континенте.

Война Тройственного Союза (исп. Guerra de la Triple Alianza), именно так ее называют в Аргентине и Уругвае (в Парагвае ее называют не иначе, как Великая Война ), вошла в историю, как самое смертоносное и кровавое международное противостояние в истории Южной Америки, в котором маленький, но близоруко фанатичный Парагвай был буквально уничтожен. Парагвайская экономика, близкая к самодостаточности, была полностью разрушена. Значительная часть территорий государства была безвозвратно утеряна. Целая нация была практически выжжена, ведь в результате войны погибло 69% парагвайцев!

Причины войны

Парагвайская война стала результатом продолжительных территориальных споров между соседними странами. Эти противоречия обострились во время гражданской войны в , начатой «цветными» (партией «Colorado») во главе с Венансио Флоресом (исп. Venâncio Flores) в попытке свержения с власти правительства «белых» («Blanco») во главе с лидером партии, президентом Анастасио Агирре (исп. Atanasio Aguirre).

Для императора Бразилии Педру II (порт. Dom Pedro II) и президента Аргентины Бартоломе Митре (исп. Bartolomé Mitre) Анастасио Агирре был неугодным главой государства, именно поэтому и тот, и другой предоставили Венансио Флоресу широкую поддержку.

Президент Парагвая (исп. Francisco Solano López), бывший союзником Уругвая проявил свою поддержку правительству Агирре и написал письмо бразильскому императору, в котором он сообщил, что любая оккупация уругвайских земель Бразилией будет рассматриваться как нападение на Парагвай.

Тем не менее, после ряда требований бразильского правительства, которые Агирре отказался выполнять, 12 октября 1864 г. внушительное войско Бразильской Империи вторглись на территорию Уругвая и, при поддержке (пока только моральной) союзной , помогли «цветным» свергнуть Агирре.

В ответ на вмешательство во внутренние дела Уругвая, 11 ноября 1864 г., Франсиско Солано Лопес сдержал слово и приказал атаковать , которая, по его мнению, вопреки всем конвенциям, нарушила дисбаланс в регионе. Лопес хотел положить конец безоговорочному господству Бразилии и Аргентины в регионе. Обладая огромными амбициями, он всерьез задумался над тем, чтобы сделать Парагвай «третьей силой» в продолжающемся политическом соперничестве между этими странами. Его не устраивало, что только они решали важные региональные вопросы, силой диктуя всем остальным свои правила.

Кроме того, Солано Лопес был не против превратить свою страну в региональную державу и иметь долгожданный доступ к морю через порт Монтевидео, предоставленный союзом с «белыми» и аргентинскими федералистами (провинциями , Энтре-Риос и Мисьонес ).

Венансио Флорес, Франсиско Солано Лопес, Бартоломе Митре и Педру II

Парагвайская война: Начало

Первый «укол» со стороны парагвайцев произошел на следующий же день, 12 ноября парагвайский военный корабль Такуари (исп. Tacuari) захватил бразильское судно Маркиз де Олинда (исп. Marquês de Olinda), направлявшееся по в сторону бразильского штата Мату-Гросу-ду-Сул (порт. Mato Grosso do Sul). На борту судна находилось военное снаряжение, золото, а также множество бразильцев, среди которых было несколько высокопоставленных военных и политических деятелей. Весь экипаж и пассажиры были взяты в плен и отправлены в тюрьмы.

Уже в декабре парагвайская армия захватила бразильский город Доурадос (порт. Dourados) на юге Мату-Гросу-ду-Сул. 13 декабря 1864 года официально объявил войну Бразилии.

Правительство Бартоломе Митре, во избежание внутренних конфликтов (большинство аргентинцев поддерживало конституционного президента Агирре, они были против вмешательства Аргентины в дела Уругвая и тем более были против войны с братским Парагваем) сразу объявило о своем нейтралитете и приняло выжидательную позицию, однако, данный нейтралитет сохранялся недолго. Дело в том, что для того, чтобы физически помочь «Бланкосам» парагвайцы, чтобы попасть в Уругвай, должны были сначала пересечь территорию аргентинской провинции Корриентес: в марте 1865 г. Парагвай официально обратился к правительству Аргентины с просьбой предоставления «зеленого коридора» для парагвайского войска, состоящего из 25 тыс. солдат, однако Бартоломе Митре ответил отказом.

Вслед за отказом, 18 марта 1865 г., Франсиско Солано Лопес незамедлительно отдал своему войску под командованием генерала Венсеслау Роблеса (исп. Venceslau Robles) приказ идти через Корриентес напролом, что де-факто означало объявление войны Аргентине.

1865-1870

В мае 1865 г. парагвайская армия напала на бразильский штат Риу-Гранди-ду-Сул , а сразу после этого Аргентина и Бразилия подписали военное соглашение, к которому чуть позже присоединилось и новое правительство Уругвая во главе с Флоресом. Таким образом был сформирован военный альянс, который вошел в историю как «Тройственный союз». Целью этого союза была защита своих государственных границ и, разумеется, полная и безоговорочная капитуляция противника.

Таким образом несчастный Парагвай оказался один против мощной коалиции, финансовым покровителем которой, кстати, была сама Великобритания, имеющая свои интересы в регионе.

В соответствии с договором, Верховным Главнокомандующим союзных войск был назначен Бартоломе Митре, который позже настаивал, что эта братоубийственная война началась не по воле участников «Тройственного союза» и была направлена не против парагвайского народа, а исключительно против правительства «диктатора» Лопеса. Однако, судя по всему это заявление было всего лишь меркантильным лукавством, ведь союзный договор предусматривал раздел большей части территории Парагвая.

К началу войны силы Тройственного союза была значительно меньше армии Парагвая, который располагал 60 тыс. солдат, более 400 единицами артиллерийских орудий и флотом из 23 пароходов и 5 военных судов. Им противостояли около 8 тыс. солдат аргентинской армии, 12 тыс. бразильских солдат и около 3 тыс. уругвайских гвардейцев.

Тем не менее Бразилия располагала мощным военно-морским флотом, состоявшим из 42 судов с 239 орудиями и экипажем из 4000 хорошо обученных моряков. Именно бразильская эскадра, состоящая из 11 судов, уже в первый год войны нанесла тяжелое поражение парагвайскому флоту в знаменитой Битве при Риачуэло (исп. Batalha do Riachuelo), которая произошла 11 июня 1865 г. на . Контроль над реками практически решал ход войны, ведь в бассейне почти не было дорог и любые коммуникации в основном осуществлялись по рекам. Именно поэтому, после того, как военно-морские силы Парагвая были разбиты, возможность дальнейшего продвижения парагвайцев на аргентинскую территорию была фактически предотвращена. С этого момента и до полной капитуляции, Парагвай был вынужден вести исключительно оборонительную войну.

Уже к осени того же года парагвайские войска были выбиты из штатов Риу-Гранди-ду-Сул и Мату-Гросу-ду-Сул, а также из провинций Энтре-Риос, Мисьонес и Корриентес. В конце 1865 г. Тройственный союз, чья армия уже насчитывала более 50 тыс. солдат, пошел в атаку на Парагвай.

20 мая 1866 г. союзные войска вторглись в Парагвай и разбили свой лагерь на болотах Туйюти. Спустя 4 дня они были атакованы парагвайцами. Это сражение, известное как Битва при Туйюти (исп. Batalha de Tuiuti), стало самым крупным в истории Южной Америки. Битва была выиграна союзнической армией, однако победа была «пирровой» – со стороны союзников было убито около 17 тыс. человек.

Франсиско Солано Лопес разместил свои главные оборонительные укрепления близ слияния рек Парагвай и Парана. Оборона крепостей Итапиру (исп. Fortaleza de Itapiru), Пасо-де-ла-Патрия (исп. Passo da Pátria) и Эстеро-Бельяко (исп. Estero Bellaco) продолжалась целых 2 года, с апреля 1866 по июль 1868 г.

После падения укреплений капитуляция Парагвая стала всего лишь вопросом времени. В декабре 1868 г., после множества очередных проигранных битв, Лопесу было предложено сдаться, однако он отверг это предложение.

1 января 1869 года столичный Асунсьон был занят союзными войсками. Здесь было назначено временное правительство во главе с коалиционной «марионеткой» Сирило Антонио Риваролой (исп. Cirilo Antonio Rivarola). Сам Лопес бежал в горы на севере страны и в течении целого года вел активную партизанскую войну, в которой принимали участие не только мужчины, но также призванные в армию женщины и даже дети — всего около 5 тыс. человек, практически все из которых умерли.

1 марта 1870 г. в одном из горных лагерей парагвайских партизан Серро-Кора (исп. Cerro Cora), Франсиско Солано Лопес был ранен копьем, а после отказа сдаться был убит. Его последними словами перед смертью была фраза «Muero por mi patria» («Я умираю за свою нацию»). По другой версии он сказал «Muero con mi patria» («Я умираю вместе со своей нацией»). Вместе с ним в победной эйфории бразильцы заживо сожгли большое количество мирных жителей, среди которых были женщины, дети и инвалиды.

Смерть Лопеса ознаменовала логичное завершение Парагвайской войны.

Последствия

Бразилия : Из примерно 160 тыс. бразильцев (1,5% от всего населения), сражавшихся в этой войне, по меньшей мере 50 тыс. человек погибли в бою или умерли от эпидемии холеры. Еще несколько тысяч человек пропали без вести.

Бразильская империя расширила свою и без того немаленькую территорию, но слишком дорого заплатила за победу. Ведь Парагвайская война фактически финансировалась британскими ссудами, которые Бразилия смогла погасить только к середине XX века. Все это время страна пребывала в состоянии серьезного финансового кризиса.

Аргентина : Потери в войне — 30 тыс. человек, из которых 18 тыс. солдат и 12 тыс. гражданских лиц, погибших в результате болезней и антисанитарии.

Кроме того, эта война спровоцировала проведения множества народных бунтов и протестов со стороны оппозиции против правительства Митре, отличающегося чрезмерной фанатичностью.

Аргентина также расширила свои территории за счет противника, присоединив к себе часть современных провинций Фармоса (область равнины ) и Корриентес и Мисьонес, кроме того страна развеяла многолетние претензии Парагвая на территории Аргентинской Месопотамии (исп. la región mesopotámica) — региона, расположенного между реками и Парана.

Уругвай : Потери в войне — более 3 тыс. человек. Ценой этих человеческих жизней Уругвай наладил отношения с двумя старшими «сестрами», которые больше не вмешивались во внутреннюю политику «младшего брата».

«Цветные» получили власть в стране и правили почти 80 лет.

Парагвай : Итог этой страшной войны очевиден — Парагвай был разбит. Около 90% мужчин были убиты либо умерли от болезней, голода или физического истощения. В стране встала серьезная проблема: сильный дисбаланс между количеством мужчин и женщин. На 220 тыс. женщин приходилось не более 30 тыс. мужчин. Во избежание демографической катастрофы, временное правительство было вынуждено легализовать многоженство.

(+19 баллов, 5 оценок)