Огорчило, но желания читать не убавилось. Задолжал лавочнику огромную сумму в 47 копеек. Он чистил одежду и подумывал уже не взять ли из кармана. Было совестно потому, что однажды, чистив одежду, нашел двугривенный и вспомнил лишь через несколько дней. Вернул. «Этот не украдет, я знаю». Хозяин заметил, что Алеша загрустил и спросил. Мальчик признался и хозяин дал ему полтинник, только чтобы не рассказывал никому. Читал для них «Московский листок». У хозяев память плохая. Ему нравятся стихи, а женщины считают это баловством. Ему уже разрешали читать по ночам, но свечи не давали. «Эти иллюстрации раздвигали предо мною землю все шире и шире, украшая ее сказочными городами, показывая мне высокие горы, красивые берега морей. Жизнь чудесно разрасталась, земля становилась заманчивее, богаче людьми, обильнее городами и всячески разнообразнее». В великий пост читать запретили. «Читая, я чувствовал себя здоровее, сильнее, работал скоро и ловко, у меня была цель: чем скорее кончу, тем больше останется времени для чтения. Лишенный книг, я стал вялым, ленивым, меня начала одолевать незнакомая мне раньше болезненная забывчивость».

Однажды вечером прозвучал удар колокола. Царя убили. За что? Поставил самовар. Старший ребенок стащил кран и стал им играть. Готов ли самовар? «Готов». Старуха била его пучком сосновой лучины. Не очень больно, но осталось много заноз. Спина вспухла. У доктора жаловаться отказался. 42 щепки вытащили. Дома встретили хорошо, просили подробно рассказать, как лечили. «Удивлял меня этот их напряженный интерес к болезням, к боли и ко всему неприятному!».

Читал много. Но в книгах все было иначе. Если кто-то жесток, то понятно, почему он жесток. В жизни люди были необъяснимо жестоки. Снова брал книги у закройщицы. Понравился роман Гонкура, потом «подлинная история маленького оборвыша» Гринвуда. Потом попалась настоящая «правильная» книга «Евгения Гранде». В этих книгах не было злодеев, добряков, были просто люди. Нравился Вальтер Скотт. С закройщицей вкусы не сходились. Ему не нравились книги о любви.

Об этой женщине говорили все хуже. Она не уезжала. Он жалел ее. Весной уехала. Грустил, хотелось еще раз увидеть.
Часть X

В этом же доме поселилась молодая дама с дочкой и матерью. Дама очень красива. Сравнивал с Дианой Пуатье, королевой Марго, Ла-Вальер и другими красавицами - героинями исторических романов. Ее постоянно окружали офицеры. Дочка была также красива. Играл с нею и очень полюбила. Говорила «до завтра».любила слово «завтра». Однажды дама застала его со спящей девочкой на руках. Отобрали. Девочка не засыпала. Его позвали, чтобы он уложил ее спать. Дама хотела ему что-нибудь подарить, но мальчик отказался. Давала читать книги. Басня о Свободе и Палке. Остальное не так интересно. Дала Пушкина «Руслана и Людмилу». Очень нравилось, переписывал в тетрадь. Рассказала ему о Пушкине. Потом Беранже, озорничал. Он стал у хозяев «мальчиком на посылках».

Даму называл Королевой Марго. К ней приходил офицер, играющий на скрипке. «Только песне нужна красота, Красоте же и песни не надо.

Алеша Пешков, оставшись круглым сиротой, был отправлен дедушкой «в люди» - на работу к чужим. Он оказался в магазине модной обуви вместе с братом Сашей. Тот пользовался своим старшинством, чтобы лишний раз унизить. Алеша вставал рано, чистил платье и обувь у всех, приносил дрова, ставил самовар.

В магазине он подметал пол, готовил чай, ходил домой за обедом, но главной обязанностью его было встречать покупателей. Он не хотел стоять с приклеенной улыбкой, как приказчики, и Саша твердил, что его за это «погонят».

Алеша недолюбливал кухарку, «странную бабу», но после ее неожиданной смерти сблизился с Сашей, который боялся покойников. Саша показал ему свой сундучок и сводил в «часовню», которую устроил для воробья, задушенного им, чтобы тот стал святым и из его тела получились мощи. Алеша был потрясен и в порыве буйства выбросил все из пещеры и завалил ее, но Саша пригрозил колдовством, которое и началось с утра: во всех сапогах оказались иголки. Алеша уколол палец, и ему стал мерещиться мертвый воробей.

Мальчик решил бежать, но опрокинул судок с горячими щами себе на руки и попал в больницу. Ему было плохо, руки жгло и рвало; хотел написать письмо бабушке, сбежать, но его успокоил знакомый солдат. Он сообщил бабушке, и та утром забрала Алешу домой.

II.

У дедушки жизнь стала хуже – он разорился. Бабушка замаливала грехи, разнося вместе с Алешей «тихую милостыню» ночью, когда никто не видел.
На улице печальные вести: Вяхирь умер, Хаби ушел в город, а у Язя отнялись ноги. Кострома рассказал, что появились новые соседи, у которых дочь хромая, но очень красивая, из-за нее они с Чуркой дерутся.

Алеша познакомился с ней, пытаясь забинтованными руками подать ей костыли. Потом они подружились, вместе читали, Алеша даже помогал ей по дому. Бабушка эту дружбу поощряла.

Кострома рассказал про охотника Калинина, которого не зарыли после смерти, а оставили в черном гробу, и теперь он якобы каждую ночь встает из гроба. Сын лавочницы предложил за двугривенный сидеть на гробу до утра. Чурка вызвался, но испугался, а Алеша согласился. Бабушка сказала читать молитвы. Мальчику даже удалось уснуть. В итоге он стал «героем» улицы.

III.

Умер братик Коля. Бабушка сказала: хорошо, а то бы мучился всю жизнь. Отец Язя вырыл могилу рядом с матерью, но задел гроб. Алеша это увидел, почувствовал тяжелый запах - ему стало плохо.

Дед собрался в лес за дровами, а бабушка за травами. Алеша помогал деду, но сбежал к бабушке и наблюдал, как она точно хозяйка ходит по лесу, всё видит и всех хвалит.
Они стали ходить в лес каждый день. Однажды Алеша упал в пустую медвежью берлогу и распорол бок, но бабушка его вылечила. В другой раз он увидел собаку, которая оказалась волком. А как-то раз охотник случайно всадил в мальчика дробь. Бабушке нравилось, что он терпит боль.

Осенью дед отправил его к Матрене, бабушкиной сестре, чтобы Алеша стал чертежником.

IV.

Алеша когда-то был здесь с матерью. Матрена была криклива. Ее сыновья совсем разные. Старший женат. Женщины в семье ругались, их заботили только еда и сон. Хозяева считали себя лучшими в городе и всех обсуждали, что раздражало Алешу. Спасением для него стала работа, но чертежному искусству учиться было некогда. Бабушка же очень надеялась, что ему заплатят за работу.

По выходным ходили в церковь, Алеша боялся исповеди, но признался во всех грехах. Отец Доримедонт все простил, не придав значения тяжести содеянного. Алеша ушел, чувствуя себя обманутым, а деньги на причастие потом проиграл. При этом он всем сердцем полюбил богородицу по рассказам бабушки, и когда привезли в дом икону Владимирской богоматери, поцеловал ее в губы и долго ждал наказания свыше.

V.

Весною сбежал от родственников, но к бабушке не пошел. Ему посоветовали идти посудником на корабль. Дед справил ему паспорт, и Алешу взяли на пароход «Добрый». Повар ему не понравился, но хорошо его накормил.

Ночью Алеше не спалось: его волновала красота ночи. Он смотрел на баржу с арестантами, которая плыла на буксире следом, вспоминал, как ехал из Астрахани с матерью и бабушкой. Пароход шел медленно, все пассажиры казались одинаковыми. Они все время ели и пачкали много посуды: приходилось мыть весь день.

Повар носил прозвище Смурый. Его помощник Яков говорил только о женщинах и всегда грязно. Был еще посудник Максим и официант Сергей. Смурый узнал, что Алеша умеет читать, и стал давать ему книги для чтения вслух. Иногда даже отрывал от работы, и Максиму приходилось больше мыть посуды - он злился и бил стаканы.

Слушатели часто ссорились, но боялись Смурого: он не пьянел, обладал нечеловеческой силой, с ним часто беседовала жена капитана. Она дала ему томик Гоголя, и повару понравилась повесть «Тарас Бульба»: он даже плакал.

Буфетной прислуге не нравилось, что Алеша читает, а не работает. Однажды пьяные Сергей и Максим потащили мальчика «жениться» к подвыпившей женщине. Смурый отнял Алешу и с горечью сказал, что он пропадет в этом «свином стаде».

VI.

Вскоре Максим ушел с парохода, а на его место взяли вятского солдатика. Его послали резать кур, он распустил их по палубе, после чего расплакался. Пассажиры над ним издевались: привязали сзади ложку и дико хохотали. Алеша мучительно размышлял, почему люди жестокие.

Однажды что-то лопнуло в машине. Это вызвало панику среди пассажиров. Трижды за лето видел Алеша такое, и каждый раз паника была вызвана не опасностью, а страхом перед ней. В третий раз поймали двух воров и забили до бесчувствия.

Все это мучило мальчика, и он стал спрашивать у Смурного. Тот посоветовал читать книги: в них люди поступали правильно. Алеша убеждался, что повар хорошо разбирался и в книгах. Смурый считал, что Алеше надо учиться. Вскоре мальчика рассчитали за то, что позволял Сергею таскать посуду и продавать пассажирам. На прощанье Смурый подарил бисерный кисет.

VII.

Когда Алеша вернулся, почувствовал себя взрослым и закурил. Это не понравилось деду, и они повздорили. Бабушка в шутку потрепала Алешу, чтобы успокоить дедушку - тот остался доволен, как ребенок.

Алексей решил заняться ловлей птиц. Это стало прибыльным делом, но больше нравилось чувство свободы. Охотничья страсть и желание заработать денег побеждали жалость к птицам.

Дед считал: надо выбиваться в люди. Алеше казалось, что лучше всего живут казаки и солдаты. Он бегал с солдатами на учения, они угощали его махоркой, но однажды подсунули сигарету, которая обожгла лицо и руки. Это очень обидело мальчика. Но позже он испытал нечто более поразительное.

Алеша стал свидетелем сцены, когда один казак, напившись в кабаке, обманом выманил на улицу женщину, а потом избил ее и изнасиловал. А еще похвалялся, что казак всегда возьмет что надо. Алеша с ужасом думал, что такое могло случиться и с его матерью или бабушкой.

VIII.

Когда выпал снег, Алешу вновь отправили к Матрене. У хозяев скука стала гуще. Он жил в тумане отупляющей тоски и, чтобы побороть ее, больше работал. Теперь он ходил на ключ полоскать белье вместе с прачками. Они осмеивали его, но потом привыкли.

Они хорошо знали жизнь города, и было интересно слушать их рассказы. Алексей часто слышал хвастливые и лживые рассказы мужчин о победах над женщинами. А женщины говорили о мужчинах насмешливо, но без хвастовства.

В свободное время он колол дрова в сарае, куда приходили денщики. Алеша писал им письма в деревни, записки возлюбленным. Они поведали историю о жене закройщика. Она читала книги и два раза в неделю выходила в библиотеку. А офицеры затеяли с ней злую игру: писали ей записки о любви. Она отвечала им, просила оставить в покое, а они читали ее ответы и смеялись.

Алеша все ей рассказал, она дала ему серебряную монету, но он не взял. Потом долго вспоминал светлую комнату и женщину в голубом платье. Он пришел, чтобы попросить книгу и увлекся чтением. Хозяева же заметили, что много свечей теперь жжется, а потом и книгу обнаружили. Пришлось соврать, что это книга священника.

IX.

Боясь испортить дорогие книги, стал брать их у лавочника по копейке за прочтение. Если хозяйка их находила, то рвала в клочья. Алеша оказался должен лавочнику и хотел украсть деньги из кармана Виктора, но не смог. Рассказал ему про долг, и Виктор дал полтинник, но попросил не брать в лавке книги, лучше с нового года выписать хорошую газету.

Вечерами Алеша стал читать хозяевам «Московский листок». Ему не нравилось читать вслух, но слушали с благоговением. Потом предложил читать толстые журналы, давно лежавшие в спальне. Чувствовал, как расширяется представление об окружающем мире. Во время Великого поста запретили читать, и Алеша стал вялым, ленивым, ведь не было стимула быстрей закончить работу.

Один раз ребенок вытащил кран из самовара, вся вода вытекла, и самовар распаялся. Попало за это Алексею: старуха избила его пучком сосновой лучины. Было не больно, но осталось множество заноз. У доктора жаловаться не стал, за что все в семье были благодарны и разрешили брать книги у закройщицы. Так ему удалось прочитать хорошие французские романы, но там было много о любви. О закройщице во дворе говорили все хуже, и весной она уехала.

X.

В доме поселилась молодая женщина с дочерью и старухой-матерью. Дама была красива, и Алеша невольно сравнивал ее с героинями исторических романов. Ее постоянно окружали мужчины.

Алеша подружился с дочкой: она засыпала на руках, когда он рассказывал сказку. Мать девочки хотела что-нибудь подарить, но отказался. Тогда она стала давать ему книги. Познакомила со сказками и поэмами Пушкина, стихами русских поэтов, и Алеша понял, что поэзия богаче прозы в выражении чувств.

Свои чувства к молодой даме он выразить не мог. Мальчик называл ее про себя Королева Марго. Она жила в облаке вражды к ней, но Алеша был уверен, что те пошлости, которые говорят о любви, ее не касаются. Однажды застал ее с мужчиной и несколько дней чувствовал себя потерянным. Спасли книги.

Перед Троицей вспухли веки, и все испугались, что Алеша ослепнет. Веки прорезали изнутри, он лежал с повязкой и думал, как страшно потерять зрение. Потом его зря обвинили в краже денег у солдата, и ему так и не пришлось больше увидеться с Королевой Марго.

XI.

Снова посудник на пароходе «Пермь» с заработком 7 рублей в месяц. На этот раз повар по прозвищу Медвежонок – щеголь, маленький, полненький. Самый интересный человек на пароходе – кочегар Яков Шумов. Постоянно играл в карты, по вечерам рассказывал про себя байки. Алешу он удивлял своим обжорством. При этом всегда спокоен, даже если его ругал капитан.

Деньги забавляли Якова, но он был не жаден. Научил Алешу играть в карты. Алексей оказался так горяч, что проиграл пять рублей, поддевку и новые сапоги. Яков сказал сердито, что ему играть нельзя, все вернул, а себе взял рубль за науку.

Отталкивало в Якове равнодушие к людям. Другие считали его безобидным, а Алеше он казался запертым сундуком. Яков даже свои байки передавал без всяких чувств. А Алеша коротко рассказывал ему все, что прочитал в книгах, сложив в бесконечную историю. Осенью кочегар ушел в Перми с каким-то незнакомым человеком, так и оставшись для героя загадкой.

XII.

Алешу отдали а мастерскую иконописи. Хозяйка заявила, что учиться можно вечером, а днем нужно в лавке торговать иконами. Вместе с приказчиком они зазывали покупателей, но многие уходили почему-то в соседнюю лавку. Там звучал сладкий голос и одуряющая речь приказчика - нужно было этому учиться.

Часто иконы и старинные книги покупали у стариков за бесценок. Алеше было жалко их, ведь потом их продавали богатым старообрядцам в десятки раз дороже. Оценивал стоимость начетчик Петр Васильевич. Он крестился, вызывая уважение у верующих, но с приказчиком говорил на особом языке, чтобы не поняли обмана.

Этот жилистый старик чем-то напоминал Якова Шумова. Он обманывал людей, но тепло относился к Богу. Были и другие начетчики, они даже дрались друг с другом из-за выгоды. В итоге Алеша понял правду жизни: от жизни не убежишь.

XIII.

В иконописной мастерской за работой пели тягучие песни. Создание росписи на иконе делилось на этапы: можно было увидеть икону без лица или рук, что было неприятно.
Росписью занимались разные люди, но все подчинялись Ларионычу. Кому-то для творчества нужны были песни. А Жихарев, лучший личник, после того, как заканчивал икону, уходил в запой: приносил в мастерскую закуски, пиво и вино. А после застолья начиналась пляска – русская, удалая. Донской казак Капендюхин напоминал своей пляской Цыганка.

XIV.

В мастерской все были неграмотными, и Алеша читал каждый вечер вслух. Порой его изумляла разница между книгой и жизнью. В книгах не было таких людей, какие его окружали в последнее время. Книги было трудно доставать – Алеша выпрашивал их всюду как милостыню.

Подружился с Павлом Одинцовым, и они вместе старались развлечь мастеровых – разыгрывали спектакли, смешили. Еще одним развлечением были кулачные бои. Капендюхин не мог одолеть мордвина – положил свинец в перчатки. Ситанов не дозволил убийства и вступил в схватку сам. Одолел не силой, а ловкостью.

Люди много говорили о Боге, но когда Алеша с Павлом вымыли в бане умирающего Давидова, их обсмеяли: все равно скоро помрет.

XV.

В день именин Алеше подарили икону с образом Алексия. Но уже сразу настроение было испорчено очередной стычкой с приказчиком. Он постоянно издевался над мальчиком, давал ему грязную работу, подкидывал серебряные деньги, чтобы поймать на воровстве, и унижал в глазах остальных. О малейшей провинности докладывал хозяину.

Поддержки от деда не было, бабушка все время работала, а при редких встречах убеждала терпеть. Но Алеше не давалось терпение, он с ужасом думал, что так и будет барахтаться в какой-то грязной каше.

Он решил уехать в Астрахань и оттуда сбежать в Персию. Встретил бывшего хозяина Василия, племянника бабушки. Тот позвал к себе. В мастерской весть об уходе восприняли с грустью, особенно Павел. А хозяйка спьяну заявила, что если бы он не ушел – его бы выгнали.

XVI.

Торговые ряды все время затапливало, и каждый год строили новые лавки. Алеша возил на лодке хозяина, в свободное время много читал. Хозяин рассказывал о первой любви очень печально, без хвастовства. А Алеша, влюбившись в барышню Птицыну, хотел покатать на доске по пруду, но доска перевернулась, и зеленая тина пруда уничтожила красоту барышни.

Хозяину стал помогать отчим Максимов. Он был болен, но много ел, и хозяев это раздражало, ведь он обречен. С Алешей разговаривал на «вы». Не верил в Бога и перед смертью не разрешил привести священника. Посоветовал Алеше учиться в школе. В больнице у кровати отчима увидел плачущую девушку, но на похороны не пришел и больше ее не видел.

XVII.

Каждый день Алеша работал на Ярмарке, где встречался с интересными людьми. Больше всех нравился штукатур Шишлин, даже просился к нему в артель. Пока же в обязанности Алеши входило следить, чтобы люди не воровали материалы со стройки. Его смущало, что он еще мал, но Осип поддержал.

Денег платили мало, и Алеша жил впроголодь. Работники его подкармливали. Иногда оставался ночевать прямо на стройке, и они с рабочими вели разговоры. Ефимушка говорил в основном о женщинах, Григорий – о Боге. Алеша прочитал мужикам «Плотничью артель», многих задели описанные события, и они обсуждали всю ночь.

XVIII.

Теперь Осип больше всех занимал воображение Алеши. Он казался умнее многих людей и подкупал твердостью характера. Еще выделялся Фома. Он умел заставить работать других, а сам работал без охоты. Когда-то собирался в монахи, потом хотел удачно жениться, но ушел в трактир половым. Бывшие товарищи его презирали, а через 4 года он был арестован за кражу со взломом.

Глава I

Я – в людях, служу «мальчиком» при магазине «модной обуви», на главной улице города.

Мой хозяин – маленький, круглый человечек; у него бурое, стертое лицо, зеленые зубы, водянисто-грязные глаза. Он кажется мне слепым, и, желая убедиться в этом, я делаю гримасы.

– Не криви рожу, – тихонько, но строго говорит он.

Неприятно, что эти мутные глаза видят меня, и не верится, что они видят, – может быть, хозяин только догадывается, что я гримасничаю?

– Я сказал – не криви рожу, – еще тише внушает он, почти не шевеля толстыми губами.

– Не чеши рук, – ползет ко мне его сухой шепот. – Ты служишь в первоклассном магазине на главной улице города, это надо помнить! Мальчик должен стоять при двери, как статуй…

Я не знаю, что такое статуй, и не могу не чесать рук, – обе они до локтей покрыты красными пятнами и язвами, их нестерпимо разъедает чесоточный клещ.

– Ты чем занимался дома? – спрашивает хозяин, рассматривая мои руки.

Я рассказываю, он качает круглой головой, плотно оклеенной серыми волосами, и обидно говорит:

– Ветошничество – это хуже нищенства, хуже воровства.

Не без гордости я заявляю:

– Я ведь и воровал тоже.

Тогда, положив руки на конторку, точно кот лапы, он испуганно упирается пустыми глазами в лицо мне и шипит:

– Что-о? Как это воровал?

Я объясняю – как и что.

– Ну, это сочтем за пустяки. А если ты у меня украдешь ботинки али деньги, я тебя устрою в тюрьму до твоих совершенных лет…

Он сказал это спокойно, я испугался и еще больше невзлюбил его.

Кроме хозяина, в магазине торговал мой брат, Саша Яковов, и старший приказчик – ловкий, липкий и румяный человек. Саша носил рыженький сюртучок, манишку, галстук, брюки навыпуск, был горд и не замечал меня.

Когда дед привел меня к хозяину и просил Сашу помочь мне, поучить меня, – Саша важно нахмурился, предупреждая:

– Нужно, чтоб он меня слушался!

Положив руку на голову мою, дед согнул мне шею.

– Слушай его, он тебя старше и по годам и по должности…

А Саша, выкатив глаза, внушил мне:

– Помни, что дедушка сказал!

И с первого же дня начал усердно пользоваться своим старшинством.

– Каширин, не вытаращивай зенки, – советовал ему хозяин.

– Я – ничего-с, – отвечал Саша, наклоняя голову, но хозяин не отставал:

– Не бычись, покупатели подумают, что ты козел…

Приказчик почтительно смеялся, хозяин уродливо растягивал губы, Саша, багрово налившись кровью, скрывался за прилавком.

Мне не нравились эти речи, я не понимал множества слов, иногда казалось, что эти люди говорят на чужом языке.

Когда входила покупательница, хозяин вынимал из кармана руку, касался усов и приклеивал на лицо свое сладостную улыбку; она, покрывая щеки его морщинами, не изменяла слепых глаз. Приказчик вытягивался, плотно приложив локти к бокам, а кисти их почтительно развешивал в воздухе, Саша пугливо мигал, стараясь спрятать выпученные глаза, я стоял у двери, незаметно почесывая руки, и следил за церемонией продажи.

Стоя перед покупательницей на коленях, приказчик примеряет башмак, удивительно растопырив пальцы. Руки у него трепещут, он дотрагивается до ноги женщины так осторожно, точно боится сломать ногу, а нога – толстая, похожа на бутылку с покатыми плечиками, горлышком вниз.

Однажды какая-то дама сказала, дрыгая ногой и поеживаясь:

– Ах, как вы щекочете…

– Это-с – из вежливости, – быстро и горячо объяснил приказчик.

Было смешно смотреть, как он липнет к покупательнице, и, чтобы не смеяться, я отворачивался к стеклу двери. Но неодолимо тянуло наблюдать за продажей, – уж очень забавляли меня приемы приказчика, и в то же время я думал, что никогда не сумею так вежливо растопыривать пальцы, так ловко насаживать башмаки на чужие ноги.

Часто, бывало, хозяин уходил из магазина в маленькую комнатку за прилавком и звал туда Сашу; приказчик оставался глаз на глаз с покупательницей. Раз, коснувшись ноги рыжей женщины, он сложил пальцы щепотью и поцеловал их.

– Ах, – вздохнула женщина, – какой вы шалунишка!

А он надул щеки и тяжко произнес:

Тут я расхохотался до того, что, боясь свалиться с ног, повис на ручке двери, дверь отворилась, я угодил головой в стекло и вышиб его. Приказчик топал на меня ногами, хозяин стучал по голове моей тяжелым золотым перстнем, Саша пытался трепать мои уши, а вечером, когда мы шли домой, строго внушал мне:

– Прогонят тебя за эти штуки! Ну, что тут смешного?

И объяснил: если приказчик нравится дамам – торговля идет лучше.

– Даме и не нужно башмаков, а она придет да лишние купит, только бы поглядеть на приятного приказчика. А ты – не понимаешь! Возись с тобой…

Это меня обидело, – никто не возился со мной, а он тем более.

По утрам кухарка, женщина больная и сердитая, будила меня на час раньше, чем его; я чистил обувь и платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, приносил дров для всех печей, чистил судки для обеда. Придя в магазин, подметал пол, стирал пыль, готовил чай, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом; мою должность у двери в это время исполнял Саша и, находя, что это унижает его достоинство, ругал меня:

– Увалень! Работай вот за тебя…

Мне было тягостно и скучно, я привык жить самостоятельно, с утра до ночи на песчаных улицах Кунавина, на берегу мутной Оки, в поле и в лесу. Не хватало бабушки, товарищей, не с кем было говорить, а жизнь раздражала, показывая мне свою неказистую, лживую изнанку.

Нередко случалось, что покупательница уходила, ничего не купив, – тогда они, трое, чувствовали себя обиженными. Хозяин прятал в карман свою сладкую улыбку, командовал:

– Каширин, прибери товар!

И ругался:

– Ишь нарыла, свинья! Скушно дома сидеть дуре, так она по магазинам шляется. Была бы моей женой – я б тебя…

Его жена, сухая, черноглазая, с большим носом, топала на него ногами и кричала, как на слугу.

Часто, проводив знакомую покупательницу вежливыми поклонами и любезными словами, они говорили о ней грязно и бесстыдно, вызывая у меня желание выбежать на улицу и, догнав женщину, рассказать, как говорят о ней.

Я, конечно, знал, что люди вообще плохо говорят друг о друге за глаза, но эти говорили обо всех особенно возмутительно, как будто они были кем-то признаны за самых лучших людей и назначены в судьи миру. Многим завидуя, они никогда никого не хвалили и о каждом человеке знали что-нибудь скверное.

Как-то раз в магазин пришла молодая женщина, с ярким румянцем на щеках и сверкающими глазами, она была одета в бархатную ротонду с воротником черного меха, – лицо ее возвышалось над мехом, как удивительный цветок. Сбросив с плеч ротонду на руки Саши, она стала еще красивее: стройная фигура была туго обтянута голубовато-серым шелком, в ушах сверкали брильянты, – она напомнила мне Василису Прекрасную, и я был уверен, что это сама губернаторша. Ее приняли особенно почтительно, изгибаясь перед нею, как перед огнем, захлебываясь любезными словами. Все трое метались по магазину, точно бесы; на стеклах шкапов скользили их отражения, казалось, что все кругом загорелось, тает и вот сейчас примет иной вид, иные формы.

А когда она, быстро выбрав дорогие ботинки, ушла, хозяин, причмокнув, сказал со свистом:

– С-сука…

– Одно слово – актриса, – с презрением молвил приказчик.

И они стали рассказывать друг другу о любовниках дамы, о ее кутежах.

После обеда хозяин лег спать в комнатке за магазином, а я, открыв золотые его часы, накапал в механизм уксуса. Мне было очень приятно видеть, как он, проснувшись, вышел в магазин с часами в руках и растерянно бормотал:

– Что за оказия? Вдруг часы вспотели! Никогда этого не бывало – вспотели! Уж не к худу ли?

Несмотря на обилие суеты в магазине и работы дома, я словно засыпал в тяжелой скуке, и все чаще думалось мне: что бы такое сделать, чтоб меня прогнали из магазина?

Снежные люди молча мелькают мимо двери магазина, – кажется, что они кого-то хоронят, провожают на кладбище, но опоздали к выносу и торопятся догнать гроб. Трясутся лошади, с трудом одолевая сугробы. На колокольне церкви за магазином каждый день уныло звонят – Великий пост; удары колокола бьют по голове, как подушкой: не больно, а глупеешь и глохнешь от этого.

Однажды, когда я разбирал на дворе, у двери в магазин, ящик только что полученного товара, ко мне подошел церковный сторож, кособокий старичок, мягкий, точно из тряпок сделан, и растрепанный, как будто его собаки рвали.

– Ты бы, человече божий, украл мне калошки, а? – предложил он.

Я промолчал. Присев на пустой ящик, он зевнул, перекрестил рот и – снова:

– Украдь, а?

– Воровать нельзя! – сообщил я ему.

– А воруют, однако. Уважь старость!

Он был приятно не похож на людей, среди которых я жил; я почувствовал, что он вполне уверен в моей готовности украсть, и согласился подать ему калоши в форточку окна.

– Вот и ладно, – не радуясь, спокойно сказал он. – Не омманешь? Ну, ну, уж я вижу, что не омманешь…

Посидел с минуту молча, растирая грязный, мокрый снег подошвой сапога, потом закурил глиняную трубку и вдруг испугал меня:

– А ежели я тебя омману? Возьму эти самые калоши, да к хозяину отнесу, да и скажу, что продал ты мне их за полтину? А? Цена им свыше двух целковых, а ты – за полтину! На гостинцы, а?

Я немотно смотрел на него, как будто он уже сделал то, что обещал, а он все говорил тихонько, гнусаво, глядя на свой сапог и попыхивая голубым дымом.

– Если окажется, напримерно, что это хозяин же и научил меня: иди испытай мне мальца – насколько он вор? Как тогда будет?

– Не дам я тебе калоши, – сказал я сердито.

– Теперь уж нельзя не дать, коли обещал!

Он взял меня за руку, привлек к себе и, стукая холодным пальцем по лбу моему, лениво продолжал:

– Как же это ты ни с того ни с сего – на, возьми?!

– Ты сам просил.

– Мало ли чего я могу попросить! Я тебя попрошу церкву ограбить, как же ты – ограбишь? Разве можно человеку верить? Ах ты, дурачок…

И, оттолкнув меня, он встал.

– Калошев мне не надо краденых, я не барин, калошей не ношу. Это я пошутил только… А за простоту твою, когда Пасха придет, я те на колокольню пущу, звонить будешь, город поглядишь…

– Я знаю город.

– С колокольни он краше…

Зарывая носки сапог в снег, он медленно ушел за угол церкви, а я, глядя вслед ему, уныло, испуганно думал: действительно пошутил старичок или подослан был хозяином проверить меня? Идти в магазин было боязно.

На двор выскочил Саша и закричал:

– Какого черта ты возишься!

Я замахнулся на него клещами, вдруг взбесившись.

Я знал, что он и приказчик обкрадывают хозяина: они прятали пару ботинок или туфель в трубу печи, потом, уходя из магазина, скрывали их в рукавах пальто. Это не нравилось мне и пугало меня, – я помнил угрозу хозяина.

– Ты воруешь? – спросил я Сашу.

– Не я, а старший приказчик, – объяснил он мне строго, – я только помогаю ему. Он говорит – услужи! Я должен слушаться, а то он мне пакость устроит. Хозяин! Он сам вчерашний приказчик, он все понимает. А ты молчи!

Говоря, он смотрел в зеркало и поправлял галстук теми же движениями неестественно растопыренных пальцев, как это делал старший приказчик. Он неутомимо показывал мне свое старшинство и власть надо мною, кричал на меня басом, а приказывая мне, вытягивал руку вперед отталкивающим жестом. Я был выше его и сильнее, но костляв и неуклюж, а он – плотненький, мягкий и масляный. В сюртуке и брюках навыпуск он казался мне важным, солидным, но было в нем что-то неприятное, смешное. Он ненавидел кухарку, бабу странную, – нельзя было понять, добрая она или злая.

– Лучше всего на свете люблю я бои, – говорила она, широко открыв черные, горячие глаза. – Мне все едино, какой бой: петухи ли дерутся, собаки ли, мужики – мне это все едино!

И если на дворе дрались петухи или голуби, она, бросив работу, наблюдала за дракою до конца ее, глядя в окно, глухая, немая. По вечерам она говорила мне и Саше:

– Что вы, ребятишки, зря сидите, подрались бы лучше!

Саша сердится:

– Я тебе, дуре, не ребятишка, а второй приказчик!

– Ну этого я не вижу. Для меня, покуда не женат, ребенок!

– Дура, дурья голова…

– Бес умен, да его бог не любит.

Ее поговорки особенно раздражали Сашу, он дразнил ее, а она, презрительно скосив на него глаза, говорила:

– Эх ты, таракан, богова ошибка!

Не однажды он уговаривал меня намазать ей, сонной, лицо ваксой или сажей, натыкать в ее подушку булавок или как-нибудь иначе «подшутить» над ней, но я боялся кухарки, да и спала она чутко, часто просыпаясь; проснется, зажжет лампу и сидит на кровати, глядя куда-то в угол. Иногда она приходила ко мне за печку и, разбудив меня, просила хрипло:

– Не спится мне, Лексейка, боязно чего-то, поговори-ка ты со мной.

Сквозь сон я что-то рассказывал ей, а она сидела молча и покачивалась. Мне казалось, что горячее тело ее пахнет воском и ладаном и что она скоро умрет. Может быть, даже сейчас вот ткнется лицом в пол и умрет. Со страха я начинал говорить громко, но она останавливала меня:

– Шш! А то сволочи проснутся, подумают про тебя, что ты любовник мой…

Сидела она около меня всегда в одной позе: согнувшись, сунув кисти рук между колен, сжимая их острыми костями ног. Грудей у нее не было, и даже сквозь толстую холстину рубахи проступали ребра, точно обручи на рассохшейся бочке. Сидит долго молча и вдруг прошепчет:

– Хоть умереть бы, что ли, такая все тоска…

Или спросит кого-то:

– Вот и дожила – ну?

– Спи! – говорила она, прерывая меня на полуслове, разгибалась и, серая, таяла бесшумно в темноте кухни.

– Ведьма! – звал ее Саша за глаза.

Я предложил ему:

– А ты в глаза скажи ей это!

– Думаешь, побоюсь?

Но тотчас же сморщился, говоря:

– Нет, в глаза не скажу! Может, она вправду ведьма…

Относясь ко всем пренебрежительно и сердито, она и мне ни в чем не мирволила, – дернет меня за ногу в шесть часов утра и кричит:

– Буде дрыхнуть-то! Тащи дров! Ставь самовар! Чисти картошку!..

Просыпался Саша и ныл:

– Что ты орешь? Я хозяину скажу, спать нельзя…

Быстро передвигая по кухне свои сухие кости, она сверкала в его сторону воспаленными бессонницей глазами:

– У, богова ошибка! Был бы ты мне пасынок, я бы тебя ощипала.

– Проклятая, – ругался Саша и по дороге в магазин внушал мне: – Надо сделать, чтоб ее прогнали. Надо, незаметно, соли во все подбавлять, – если у нее все будет пересолено, прогонят ее. А то керосину! Ты чего зеваешь?

Он сердито фыркнул:

Кухарка умерла на наших глазах: наклонилась, чтобы поднять самовар, и вдруг осела на пол, точно кто-то толкнул ее в грудь, потом молча свалилась на бок, вытягивая руки вперед, а изо рта у нее потекла кровь.

Мы оба тотчас поняли, что она умерла, но, стиснутые испугом, долго смотрели на нее, не в силах слова сказать. Наконец Саша стремглав бросился вон из кухни, а я, не зная, что делать, прижался у окна, на свету. Пришел хозяин, озабоченно присел на корточки, пощупал лицо кухарки пальцем, сказал:

– Действительно умерла… Что такое?

И стал креститься в угол, на маленький образок Николы Чудотворца, а помолившись, скомандовал в сени:

– Каширин, беги, объяви полиции!

Пришел полицейский, потоптался, получил на чай, ушел; потом снова явился, а с ним – ломовой извозчик; они взяли кухарку за ноги, за голову и унесли ее на улицу. Заглянула из сеней хозяйка, приказала мне:

– Вымой пол!

А хозяин сказал:

– Хорошо, что она вечером померла…

Я не понял, почему это хорошо. Когда ложились спать, Саша сказал мне необычно кротко:

– Не гаси лампу!

Очень кратко Дед отправляет внука работать у чужих людей. Мальчик терпит побои и издевательства, жизнь его грязна и скучна. Повзрослев, он чувствует тягу к чтению и науке, и решает отправиться учиться.

Повествование ведётся от имени мальчика Алёши Пешкова.

I

Дед Василий устроил Алёшу «мальчиком» в нижегородский обувной магазин, где уже работал его двоюродный брат Саша Яковлев. Алёша должен был открывать двери перед покупателями и выполнять разные мелкие поручения. Жили мальчики в домике при магазине, где хозяйничала кухарка, «женщина больная и сердитая», которая заставляла Алёшу помогать по хозяйству - чистить обувь, приносить воду, ставить самовар.

Саша пользовался своим старшинством и должностью помощника приказчика, всячески помыкая и командуя Алёшей, хотя тот был выше и сильнее. Привыкшему к воле мальчику было тягостно весь день находиться в магазине. Ему были неприятны хозяин, тихий человек со светлыми, словно слепыми глазами, и старший приказчик, кругленький и какой-то скользкий.

Много раз Алёша видел, как хозяин и приказчик обхаживали покупательницу, а потом «говорили о ней грязно и бесстыдно». Кроме того, Саша и приказчик обкрадывали хозяина, пряча обувь в печной трубе. Алёша помнил обещание хозяина посадить его в тюрьму за воровство, и это очень пугало его.

Саша не любил кухарку, странную бабу, любившую смотреть на драки, считал её ведьмой и постоянно пытался заставить Алёшу устроить ей какую-нибудь пакость. Однажды утром кухарка умерла прямо на глазах мальчиков. Это так напугало Сашу, что он приблизил к себе Алёшу, показал ему свой сундучок, набитый собранными на улице пуговицами, булавками и прочей мелочью, и тайник под корнем дерева, где была устроена маленькая часовня. Посреди часовни стоял гробик с воробьём, которого Саша сам убил.

Сашины «сокровища» вызвали у Алёши «тягостное удивление». «Часовню» мальчик разорил, когда Саша сравнил её с его землянкой, в которой он когда-то прожил всё лето, прячась от отчима. После этого Саша начал делать брату гадости - мазал ему лицо сажей, когда тот спал, и подкладывал иголки в обувь, которую он чистил.

Алёша решил сбежать «от всей этой нудной, дурацкой жизни», но вечером накануне побега ошпарил себе руки кипящими щами и попал в больницу, откуда его забрала домой, в слободу Кунавино, бабушка Акулина.

II-III

Дед встретил Алёшу неласково. Он отдал все оставшиеся у него деньги племяннику «в рост», но обратно их не получил и стал ещё жаднее. Бабушка считала, что он мало помогал бедным, от этого и все несчастья. Теперь она старалась «господа задобрить немножко» и по ночам раздавала «тихую милостыню» - клала на подоконники чужих домов по пятачку и паре кренделей.

Дома ничего не изменилось. Дед по-прежнему ругался с бабушкой, а Алёшин брат Коля, серый и вялый, спал в бельевой корзине. Друг Алёши, черноглазый Кострома, рассказал, что они с Чуркой влюбились в новую соседку, красивую девочку на костылях, и теперь часто ссорятся.

Хромая девочка Людмила сначала не понравилась Алёше своей болезненной хрупкостью, но вскоре он тоже начал стремиться как можно чаще видеть её. Кострома, Чурка и Алёша соперничали друг с другом за улыбку Людмилы, часто до слёз и драки. Девочка же выбрала в друзья Алёшу. Они часто сидели в предбаннике, читали вслух совершенно непонятный для мальчика роман или разговаривали.

Вскоре мать Людмилы нашла работу, днём девочка оставалась одна, и Алёша начал часто бывать в их квартире, помогать по хозяйству. Когда деда не было дома, они шли к бабушке пить чай. Однажды Алёша, с бабушкиного благословения, на спор провёл ночь на могиле недавно умершего старика, после чего стал «героем» улицы.

Однажды утром тихо умер Алёшин брат Коля. Его похоронили в могиле Алёшиной мамы. Мальчик увидел чёрные, сгнившие доски материнского гроба, долго не мог забыть увиденное, и рассказал об этом Людмиле. Девочка осталась равнодушной - она хотела стать сиротой, чтобы беспрепят­ственно уйти в монастырь. После этого Алёша потерял к ней интерес.

Всё лето Алёша с бабушкой продавали собранные в лесу грибы, ягоды, орехи и целебные травы. Осенью дед отправил Алёшу в семью бабушкиной сестры Матрёны, которая жила в Нижнем Новгороде. Её старший сын, работавший чертёжником, обещал взять мальчика в ученики и платить за него деду шесть рублей в год.

IV

Семья Матрёны жила в двухэтажном многоквартирном доме, стоящем у грязного оврага. Её старший сын, хозяин, был добрым человеком, младший, Виктор - дармоедом и бездельником. Хозяин был женат на пышной беременной женщине. Хозяин нравился Алёше и напоминал ему его давнего знакомого Хорошее Дело.

Жила семья недружно. Матрёна, «шумная, неукротимо гневная старуха», постоянно ссорилась со снохой и яростно просила бога покарать её. Виктора она любила слепо и неистово и постоянно выпрашивала для него денег у старшего.

Родственники относятся друг к другу хуже чужих: больше чужих зная друг о друге худого и смешного, они злее сплетничают, чаще ссорятся и дерутся.

Здесь любили много есть и обсуждать соседей - их и Матрёна и её сноха судили «безжалостно и беспощадно». Учить Алёшу чертёжному ремеслу никто не собирался. Целые дни мальчик хлопотал по хозяйству под командованием бабки Матрёны. Работал Алёша охотно - ему нравилось уничтожать грязь - но хозяев не выносил, был с ними дерзок и груб.

Вскоре хозяин всё-таки начал учить Алёшу, но Матрёна изо всех сил мешала этим урокам, и они быстро прекратились. Бабке было обидно, что сын учит не брата, а чужого мальчишку. Виктор мальчика не любил, часто бил и издевался над ним.

Во дворе дома стоял флигель, где жили офицеры и их денщики. Двор кипел жизнью, полной звериного разврата и бессмысленной жестокости. Всё это хозяева подробно обсуждали за обедом, а Алёше было невыносимо противно их слушать.

Иногда мальчика навещала бабушка. Матрёна принимала сестру у порога, как нищенку, и долго «пилила и скребла бабушку своим неутомимым языком», но хозяин с женой принимали Акулину уважительно, за что Алёша был им глубоко благодарен.

Из дому Алёшу выпускали только по субботам и праздникам, в церковь. Ему нравилось в церкви, но тихими ночами он прогуливал службу и шатался по городу, заглядывая в окна домов.

Весной Алёша пристрастился к играм в бабки, шар и городки, проигрывал деньги, которые ему давали на свечку, и вскоре прослыл самым умелым игроком на улице. В этом ему пришлось исповедаться священнику, но того Алёшины грехи не впечатлили, он лишь поинтере­совался, не читал ли мальчик запрещённой литературы. Эти «запрещённые книжки» очень заинтересовали Алёшу.

Пришла весна. Алёше стало ещё противнее заниматься чужим хозяйством и наблюдать во дворе «собачьи свадьбы».

V-VI

Поле Пасхи Алёша сбежал. Возвращаться к бабушке в Кунавино ему было стыдно, и мальчик устроился мойщиком посуды на пароход «Добрый», возивший по Волге баржи с арестантами. Пассажиры на пароходе - «тихие бездельники» - пачкали множество посуды, и Алёша мыл её с шести утра до полуночи.

На пароходной кухне командовал повар Смурый, толстый и огромный как медведь. Алёша быстро понял, что Смурый - человек добрый, хоть и пьяница. Остальная кухонная обслуга мальчику не нравилась. Когда они начинали грязно говорить о женщинах, Смурый уводил Алёшу в свою каюту и заставлял вслух читать непонятные книги без начала и конца. Он считал, что весь ум - в книгах, и чтобы понять их, надо прочесть не один раз.

Вскоре Смурый и Алёша начали брать хорошие книги у жены капитана и пристра­стились к чтению. Повар заставлял мальчика читать, а его работу поручал старшему посуднику Максиму, за что буфетная прислуга невзлюбила Алёшу и всячески ему пакостила.

Однажды на пароход сели «краснорожая баба с девицей», пьяненькие и доступные. Ночью враги Алёши потащили его в каюту к этим бабам - «женить», но Смурый отбил мальчика. Утром капитан застал в каюте у баб Максима и ссадил всех троих на берег. Виноват в «озорстве» был горбатый официант Сергей, помешанный на женщинах, и Алёша жалел доброго и серьёзного Максима.

На место Максима взял тощего солдатика, неумелого и беспомощного, над которым начала жестоко издеваться не только пароходная прислуга, но и пассажиры и чуть не довели несчастного до самоубийства. Алёша не понимал, откуда в людях столько жестокости.

Тихое, робкое и грустно-покорное заметно в людях прежде всего, и так странно, страшно, когда сквозь эту кору покорности вдруг прорвётся жестокое, бессмысленное и почти всегда невесёлое озорство.

Как-то ночью в машинном отделении что-то лопнуло, палубу заволокло паром, пассажиры решили, что пароход тонет, и началась паника. Алёша впервые наблюдал, как разумные прежде люди превращаются в обезумевшее от страха стадо. И кроме этого, было много такого, что не позволяло мальчику понять, злые люди или добрые.

Вскоре обнаружилось, что Сергей крадёт и продаёт столовые приборы. Алёшу заподозрили в сговоре с ним и уволили.

VII

Алёша вернулся к бабушке и деду, которые переехали из слободы в Нижний Новгород. Мальчик занялся ловлей певчих птиц, а бабушка продавала их на базаре. Это занятие кормило их до поздней осени.

Напротив нового дома было обширное поле, где проходили солдатские учения. Алёша бегал вместе с солдатами и ему казалось, что нет людей лучше них, пока молодой унтер не дал ему шутки ради папиросу, начинённую порохом. Тогда мальчик начал бегать в казармы казаков. Однажды он увидел, как казак, певший лучше всех и казавшийся мальчику «сказочным существом», изнасиловал женщину. «Окаменев от изумления и горького, тоскливого чувства», Алёша думал, что это могло случиться с его бабушкой или мамой.

VIII-IX

Зимой дед снова отвёл Алёшу к бабке Матрёне. За лето мальчик вырос, повзрослел, а здесь ничего не изменилось. Хозяева по-прежнему наедались до боли в желудках и гадко сплетничали. Алёша рассказывал о своей службе на пароходе, но недалёкие женщины не верили ему. Книг хозяева боялись и были уверены, что читать очень вредно.

Теперь в доме было двое маленьких детей, и работал Алёша ещё больше. Каждую неделю он ходил полоскать бельё к небольшому ручью, где собирались прачки со всей округи. Больше всех Алёше нравилась «Наталья Козловская, женщина лет за тридцать, свежая, крепкая, с насмешливыми глазами, с каким-то особенно гибким и острым языком». Другие прачки уважали её за работоспо­собность, аккуратность и за то, что она отправила свою единственную дочь учиться в гимназию.

Слушая разговоры женщин, Алёша удивлялся, как бесстыдно они говорят сами о себе. Прачки рассказывали о своих романах и мужчинах зло, насмешливо, и мальчик чувствовал, что бабка Матрёна была права, когда говорила, что «баба - сила».

Кроме прачек, Алёша познакомился с денщиками Ермохиным и Сидоровым. Ермохин был добрым человеком, но к женщинам относился «по-собачьи грубо и просто». Он обманывал их, возбуждая жалость к себе, считал, что женщина хочет, чтобы её обманули, и все врут в этом «стыдном деле».

В одной из квартир дома жил закройщик, нерусский человек, бездетный, с маленькой, тихой женой, которая «день и ночь читала книги». Жившие в доме офицеры решили зло подшутить над закройщицей - начали писать ей любовные письма и смеяться над её ответами. Не выдержав, Алёша рассказал женщине правду. Так началось их знакомство.

Закройщица дала мальчику толстый роман, который тот тщательно прятал от своих хозяев и читал по ночам. Проснувшаяся страсть к чтению принесла Алёше много «тяжёлых унижений, обид и тревог».

С Нового года хозяин выписал «Московский листок» и Алёша по вечерам читал вслух печатавшиеся там романы - «литературу для пищеварения людей, насмерть убитых скукой». Газеты на вечер не хватало, и мальчик предложил читать подписки «Огонька» и «Живописного обозрения», лежащие под кроватью - хозяева выписывали эти журналы ради приложенных к ним репродукций картин.

Благодаря этим журналам мальчик узнал о других странах и городах. Многие слова ему были непонятны. Их значение Алёше объяснял аптечный провизор, у которого «были ключи ко всем тайнам».

Слова, ‹…› это - как листья на дереве, и, чтобы понять, почему лист таков, а не иной, нужно знать, как растёт дерево, - нужно учиться!

Во время Великого поста начали звонить соборные колокола и стало известно, что убили царя. За что - Алёша не понял, говорить об этом запрещалось.

Вскоре с Алёшей произошла неприятная история - хозяйский ребёнок выпустил из кипящего самовара воду, он распаялся и развалился. Бабка Матрёна избила мальчика пучком сосновой лучины, которая оставила под кожей множество заноз. Алёшина спина распухла, и его отвезли к доктору, который предложил мальчику составить протокол об истязании. Жаловаться Алёша не стал и за это получил разрешение брать книги у закройщицы.

Алёша начал читать толстые авантюрные романы, но вскоре заметил, что несмотря на разнообразие сюжетов они очень похожи - во всех добродетель побеждает зло. Несхожесть жизни, описанной на страницах романов, с реальностью заставила мальчика усомниться в правдивости романов. Ему хотелось чего-то другого, настоящего и он часто вспоминал о «запрещённых книгах». О закройщице во дворе говорили всё хуже, вскоре она уехала, а её муж сменил квартиру.

X-XI

Ещё до отъезда закройщицы в доме Алёшиных хозяев поселилась молодая красивая аристократка с маленькой дочкой и матерью-старушкой. За красоту и царственную осанку мальчик называл её про себя королевой Марго. Алёша часто играл с её дочерью. Королева Марго хотела дать Алёше денег, но он попросил какую-нибудь книжку. Дама начала давать мальчику хорошие книги и часто говорила, что ему надо учиться.

Дома работы для Алёши прибавилось. Теперь он не только был горничной и «мальчиком на побегушках», но и помогал хозяину, который получил подряд на перестройку торговых рядов на ярмарке и работал с утра до ночи.

Во дворе о королеве Марго говорили «так же плохо и злобно, как о закройщице», но осторожнее - женщина была «вдовой очень знатного человека». Алёше было тяжело слышать грязные сплетни о ней, а жители дома вызывали в нём отвращение.

Наблюдения за пороками людей - единственная забава, которою можно пользоваться бесплатно.

Однажды мальчик рассказал королеве Марго, что говорят о ней во дворе. Оказалась, она знала о сплетнях, но не придавала им значения. В благодарность за чистую любовь королева Марго разрешила Алёше приходить к ней в любое время и подолгу беседовала с ним.

Королева Марго собиралась устроить Алёшу куда-нибудь учиться, но не успела. На Троицу Ермохин разбил Сидорову голову поленом, и мальчик весь день ухаживал за ним. На следующий день он нашёл в сарае пустой кошелёк Сидорова, и тот обвинил мальчика в краже денег. Хозяева, видевшие, как Алёша разговаривал с прачкой Натальей Козловской, решили, что он украл деньги, чтобы заплатить ей за близость, и сильно избили мальчика.

Слух о краже распространился по дому. Спасла мальчика Наталья, рассказавшая, что деньги ей предлагал не Алёша, а Ермохин, который и украл кошелёк. Отлежавшись, Алёша ушёл из дому. Попрощаться с королевой Марго у него не хватило смелости.

Всё лето Алёша прослужил кухонным рабочим на пароходе «Пермь». Самым интересным человеком здесь был кочегар Яков Шумов, необычайно прожорливый человек, постоянно рассказывавший о себе всякие забавные небылицы. Алёше он напоминал Хорошее Дело, но мальчика отталкивало «его густое… равнодушие к людям».

XII-XV

Поздней осенью Алёша «поступил учеником в мастерскую иконописи», но вскоре хозяйка, вечно пьяненькая старушка, отправила его работать «мальчиком» в лавку, где продавались иконы. Мальчик должен был заманивать в лавку покупателей - старообрядцев из Заволжья. Часто старики и старухи приносили на продажу старинные иконы и книги. Приказчик вместе с начётчиком Петром Васильевичем безбожно обманывали их, покупая ценные вещи за гроши.

Пётр Васильевич, знаток старопечатных книг и икон, был умным человеком, знал «все тайны купцов, чиновников, попов, мещан». Часто в лавке собирались другие начётчики и вели длинные споры и беседы на религиозные темы.

Вечерами Алёша сидел в иконописной мастерской - большом подвальном помещении. Иконы писали по конвейеру: один мастер делал фон, другой - лица, третий строгал доски, ещё один грунтовал их. Такое ремесло было скучным и никого не увлекало. Алёша полюбил живущих и работающих там людей и подружился с учеником Пашкой Одинцовым, который был года на два старше.

По утрам Алёша готовил самовар, прибирал мастерскую, бегал в лавку, смешивал краски. По вечерам мальчик рассказывал мастерам о своей жизни на пароходах или вычитанные в книгах истории. Вскоре они с Пашкой начали устраивать целые спектакли, чем веселили и развлекали иконописцев, спасая их от тоскливой, замкнутой жизни. Постепенно Алёша занял в мастерской место рассказчика и чтеца.

Веселье у нас никогда не живёт и не ценится само по себе, а его нарочито поднимают из-под спуда как средство умерить русскую сонную тоску.

В мастерской Алёше исполнилось тринадцать лет. Молодой приказчик из магазина невзлюбил мальчика. Он должен был жениться на племяннице бездетной хозяйки-вдовы и уже чувствовал себя владельцем мастерской.

Приказчик придирался к Алёше, подбивал его на кражи, и мальчик почти собрался убежать в Астрахань, а оттуда - в Персию, но однажды весной встретил своего бывшего хозяина, бабушкиного племянника. Он рассказал, что в этом году у него много подрядов, позвал Алёшу в помощники и пообещал, что слугой он больше не будет.

К бабушке Алёша вернуться не мог - у неё на шее сидел безработный внук и сбежавшая от жестокого мужа внучка, а дед тихо сходил с ума. Мальчик принял предложение хозяина. В иконописной мастерской он прослужил три года.

XVI-XVIII

Нижегородские торговые ряды стояли в низине. Каждый год они затапливались половодьем, а потом отстраивались заново. Алёша стал десятником, следил, чтобы рабочие выполняли свои обязанности и не слишком много воровали.

Теперь Алёша весь день проводил на стройке, и бабка Матрёна уже не заставляла его помогать по хозяйству. Королева Марго давно уехала, теперь в её квартире жила большая семья - пять дочерей и два сына-гимназиста. Они давали Алёше книги в изобилии.

Чертёжной работы у хозяина было так много, что он пригласил в помощники Алёшиного отчима-аристократа, умирающего от чахотки. Он называл мальчика по имени и отчеству, и вскоре между ними установились «осторожные и неясные отношения». Домашние относились к отчиму бессмысленно-враждебно, и это сблизило с ним Алёшу.

Отчим тоже считал, что Алёше нужно учиться.

При наличии характера - школа хорошо воспитывает. Жизнь могут двигать только очень грамотные люди.

К концу лета отчим слёг и в августе умер в больничной палате на глазах у Алёши. На его похороны мальчик прийти не сумел.

Среди рабочих, которыми управлял Алёша, тоже нашлись интересные люди. Мальчик знал их и раньше - по воскресеньям они приходили к хозяину за расчётом. Денег на еду Алёше давали мало, он всегда был голоден, и рабочие приглашали его поужинать с ними. Часто мальчик оставался в одной из артелей на ночь и вёл с мужиками долгие разговоры.

Самым сложным и непонятным Алёше казался Осип, седой, благообразный старичок, глава плотницкой артели. Рабочие уважали его, но предупреждали мальчика, что с хитрым старичком надо быть поосторожней и не слишком ему доверять. Позже Алёша узнал, что Осип передавал хозяину каждое сказанное им слово.

Среди рабочих были честные, набожные люди, но всех их сломала серая, нищая жизнь, полная пьянства и разврата. Особенно поразила Алёшу судьба каменщика Ардальона, лучшего работника в артели. Весной он собирался уехать в Сибирь строить церковь под началом своего зятя, но внезапно загулял, потратил всё заработанное на непотребных девок и к весне стал нищим, поселился на Миллионной улице, где ютились босяки.

Алёша навещал Ардальона, пока Осип не доложил хозяину, что мальчик слишком часто бывает на Миллионной улице. Алёша стал ходить туда тайком и однажды встретил прачку Наталью Козловскую. Эта некогда крепкая и умная женщина опустилась, пила, подрабатывала проституцией из-за того, что её бросила единственная дочь. Окончив гимназию, она начала стесняться матери-прачки и уехала «в учительницы» к богатой подруге. Алёша увидел, как Ардальон избивает Наталью только потому, что она «гулящая», и перестал ходить на Миллионную.

XIX

Зимой работы на ярмарке не было, и Алёша возвращался к домашним обязанностям, а по вечерам снова читал хозяевам вслух. Хозяин стал тихим и задумчивым. Однажды он признался Алёше, что влюбился в женщину, мужа которой осудили за фальшиво­мо­нетчество. Чтобы отправиться за ним в Сибирь, нужны были деньги, женщина зарабатывала, продавая себя, и вскоре уехала на поселение вслед за любимым мужем.

Алёша прослужил десятником три лета. Ему надоело постоянное воровство, обман, жизнь казалась «бессвязной, нелепой» и глупой. Поговорить Алёша мог только с Осипом, но так и не смог понять «что же он любит, что ненавистно ему» и вскоре начал чувствовать враждебность к хитрому и равнодушному старичку.

Жизнь стала похожа на осенний лес - грибы уже сошли, делать в пустом лесу нечего, и кажется, что насквозь знаешь его.

Пятнадца­тилетний Алёша чувствовал себя старым и уставшим от пережитого. В нём словно жило два человека: один мечтал о тихой, уединённой жизни, другой всегда был готов к бою.

Однажды Алёша встретил своего дядю Якова. Тот разорился, всё прогулял и некоторое время служил помощником смотрителя при арестантах. Его лишили места из-за того, что он отпускал некоторых арестантов «погулять». Теперь он жил у сына, солиста церковного хора, и исполнял при нём обязанности лакея.

Дядя тоже был переполнен безразличием и его речи ещё больше запутали Алёшу. В тот же день он принял решение и осенью уехал в Казань, надеясь пристроиться там учиться.